Не думал, что столько проживем
– Армен, у нас с вами было несколько очень хороших встреч в разные годы. Но сейчас группе – 25, четверть века! И хочется поговорить об этом.
– Да, только вы помните, мы никогда и не думали, что столь долго проживем. Я и не представлял такого долголетия в начале. Даже по названию можно понять, что вряд ли мы думали об этом.
– Как празднуется юбилей? Кое о чем можно уже прочитать. А что осталось за кадром?
– Мы решили в этом году не устраивать один праздник. Все-таки дата действительно серьезная. Потому празднуем в течение года. У нас будет долгое историческое празднование, начиная с Питера. Потом было выступление в ДК МАИ, где мы дали когда-то свой первый концерт в жизни. 6 июня будет концерт в “Точке” (известный московский клуб. – Прим. авт.), посвященный нашему фан-клубу. Думаю, продолжится все квартирниками, потому что это тоже наша история. До сих пор еще в Москве остались и квартирники, и люди, которые их проводят.
– А где они пройдут?
– Я хочу сыграть в доме Булгакова, потому что там тоже была историческая для нас встреча – с представителями спецслужб. А закончится все, естественно, в ДК имени Горбунова, в ноябре. Такое долгое-долгое празднование.
Кто-то любит проституток, а кто-то нет
– И все-таки, какими они будут – юбилейные квартирники?
– На квартирники меня как-то сбили киевляне. Они устроили концерт в тысячном зале. Но это было некое общение: когда люди пишут записки, иногда выходят на сцену не очень трезвые – что-то в этом есть. Единственное, что меня не устроило, – это то, что слишком много народу было. Люди там с потолка свисали, со всеми не пообщаешься. Поэтому нужно создать некую камерность. Думаю, это должны быть залы на сто-двести мест. Квартирник – вещь очень интересная, потому что, когда исчезает рампа между музыкантами и зрителями, начинается что-то среднее между концертом и дружескими посиделками. Многим этого не хватает, во всяком случае, нашим поклонникам. И у вас было очень много желающих с нами пообщаться, причем иногда это выражалось в такой форме: “Ну давайте посидим! Поговорим! Все нормально!”.
– И как вам такое общение?
– А так: я понимаю, что вы хотите, но надо еще спросить, хотим ли мы этого? Потому что для нас это все-таки работа, потому что мы выкладываемся на сто процентов, и я после концерта выжат как лимон – до душа бы добраться и в койку нырнуть! А на квартирниках такое общение возможно. Но напишите, пожалуйста, что зрители приносят алкогольные напитки за свой счет! Мы наливать больше никому не будем!
– А как вообще относитесь к панибратству? С одной стороны, рок-музыкантов принято считать неформалами, значит, “своими”. С другой – артист все-таки должен оставаться всегда чуточку недосягаем – в этом есть своя прелесть и, может, даже составляющая успеха.
– Мы исходим из образа жизни. Если раньше у нас образ жизни и сцены совпадали – мы могли приехать в город на три дня. После концерта к нам приходили гости, иногда они менялись, все мои друзья-знакомые в разных городах – это люди, с которыми после выступлений я крепко выпивал. Но это было, естественно, тогда, а сейчас немножко по-другому.
– Что изменилось?
– Время другое. У нас же, музыкантов, тоже разные понятия. Кто-то курит, кто-то нет, кто-то пьет, а кто-то не употребляет, кто-то любит проституток, а кто-то их не любит. То есть очень много всяких тонкостей. Иногда, естественно, получается сидеть компанией, общаться, но таких случаев все меньше и меньше.
– На фестивальном концерте, когда я попала в гущу толпы, у меня закружилась голова, захотелось уединения. А на следующий день на выступление в почти камерной обстановке я пришла с удовольствием. Это, видимо, как-то приходит с возрастом. А у вас с возрастом не появилось неприятия общности и братства?
– Наверное, да. Если раньше, посещая концерты, я любил быть в гуще событий, то сейчас стараюсь быть в стороне, спокойно наблюдать, чтобы никто не мешал. Возможно, это сказывается и на моем общении с поклонниками. Но у нас есть один день в году, когда мы устраиваем съезд “Всемирного общества друзей кремации и армрестлинга” для поклонников. Зачем? Чтобы сблизить их телесно. Люди сидят за компьютерами, что-то печатают, переписываются, но у них пропадает коммуникабельность, они общаются с экраном.
Свежая кровь
– К юбилею многие подводят итоги, а потом начинают новый этап. Для вас таким новым этапом стала смена состава?
– Что касается состава, я сделал все, пытаясь сохранить его до последней даты. Но проблема была неразрешимая. Встал выбор: либо выпускать новый альбом, либо продолжать вот так, как есть. К сожалению, надо было выбирать между дружбой и дальнейшей жизнью.
– Вы говорили, что нужны были новые хорошие музыканты, свежая кровь, качественно новый уровень. Где искали таких? Поиски были долгими и мучительными?
– Страшно мучительными! Последним к нам пришел барабанщик Андрей Ермола, и он еще долго не сможет стопроцентно заменить Сараева, который был очень тонким барабанщиком, прекрасным актером. У нас было очень много хороших музыкантов, скрипачи были тоже очень разноплановые. И каждый раз, когда они приходят, они приносят что-то свое, свой характер. И нынешний скрипач, Максим Гусельщиков, на мой взгляд, один из сильнейших в России (вообще-то Максим – алматинец. – Прим. авт.). Сейчас постепенно он приобретает статус “крематорского” скрипача, его звучание уже подходит ближе к нашему фирменному звучанию. Гитарист Владимир Буркин с нами играет уже пять лет. Новый бас-гитарист – Николай Коршунов. Мы старались обязательно взять человека, который владеет бас-гитарой и обладает прекрасной музыкальной памятью. Найти было очень сложно, утомительные прослушивания, но в результате нашли.
Борьба с пьянством и свиным гриппом
– Когда вы начали менять состав, то сообщили, что в группе началась борьба с пьянством. А как боретесь-то?
– С алкоголем борьба бесполезна, просто нужно контролировать количество. У меня лично оно снизилось. То же самое, в общем-то, и с музыкантами группы. Каждый сейчас контролирует себя сам. Просто не доводит себя до свинского состояния. Потому что иначе… Вот сейчас существует новая версия того, что свиной грипп как раз происходит от чрезмерного потребления алкоголя! А если в меру, то вы никогда не заболеете.
Что касается всего остального, то я крайне рад, что у меня изменилось мировоззрение. Я сам поменялся. Я никогда не представлял, что могу так измениться. От каких-то циничных и, может быть, даже надменных представлений об окружающем мире я пришел к такому очень сентиментальному восприятию жизни. Либо я впадаю в детство, либо становлюсь ближе к Господу Богу, не побоюсь этих слов.
– Вы говорили, что отныне любите белое вино, и упомянули о собственных виноградных плантациях в Калифорнии…
– У меня есть хороший приятель Дима. Дима уехал в Калифорнию лет двадцать назад. Он дважды пытался повеситься, потому что у него не складывалась там жизнь. Он художник, но работал на бензоколонке. А потом вдруг нашел себя в веб-дизайне. Оформил кучу всяких сайтов, в том числе Майклу Джексону, Мадонне и даже Биллу Клинтону, о чем у него дома висит наградная грамота. Он живет сейчас в Сан-Карлосе в доме, который не влез в мой фотообъектив, потому что он слишком большой. Ему там скучно, ему там выпить не с кем. И он купил мне небольшое поместье, оно приносит всего тридцать тысяч долларов в год прибыли. И я не знаю, что с этим делать. Потому что жить там я не смогу. Но там есть вино. Недалеко живет, по-моему, Стинг, а через два участка – Фрэнсис Форд Коппола. Так что соседи у меня очень теплые будут. И, собственно говоря, после этого подарка я задумался. Взял лист бумаги и написал слева и справа, чего мне хочется в этой жизни и что я уже имею, и стал зачеркивать – это у меня есть, это есть. И понял, чего не хватает. Я неделями не вижу солнца, а мне оно необходимо. А жить в вечной весне – есть в этом некое счастье. Поэтому буду там пить вино и созерцать окружающую действительность.
Наталья БОЙКО, фото Руслана ПРЯНИКОВА