С 27 апреля 2009 года по 8 апреля 2010 года был политическим заключенным. Содержался в следственном изоляторе ГКНБ Бишкека, откуда его и вызволили восставшие против режима Курманбека Бакиева.
О том, что удалось пережить в самой “зверской” (так говорят в народе) тюрьме Кыргызстана, Эркин Булекбаев рассказал в эксклюзивном интервью “КАРАВАНУ”.
– Я просидел 106 дней в одиночной камере, площадь которой составляла всего лишь 2,5 квадратного метра. Представьте себе положение арестанта, сидящего в мертвой, гробовой тишине одиночки. Время от времени пронесется какой-то страшный крик из соседней камеры сходящего с ума зека. И снова тишина, – рассказывает Эркин Булекбаев. – Книги и газеты читать запрещено. Три раза в день заносили еду, от одного вида которой пропадал аппетит. Сидел я в карцере под номером 27.
Единственное развлечение – ходить по камере, чтобы не атрофировались мышцы. 500 шагов утром, днем и вечером. Нервы на пределе. В голову лезут всякие мысли.
По ночам гулкие, огромные коридоры наполняются воплями и воем заключенных. Иногда в соседние камеры наведывались силовики с дубинками и били зеков. Заходили в камеры в масках. Наверное, чтобы потом на воле зек не узнал своего насильника. Мужчины плакали и кричали от боли. От этих невыносимых криков в знак протеста начинали стучать в металлические двери, кричать, вопить и другие осужденные. Зрелище не для слабонервных. Пытки и избиения: что пережил сбежавший из лагеря сирийских боевиков казахстанец
Лишенные возможности переговариваться друг с другом, мы, то есть те, кто сидел в одиночках, перестукивались с соседними камерами. Тюремный телеграф – самый точный и аккуратный в мире.
“Одиночная” тюрьма оживляется ночью: люди, не видя друг друга, передают сообщения, рассказы.
В камере постоянно темно. Уже через трое-четверо суток перестаешь чувствовать время и пространство. Начинаются зрительные галлюцинации, которые переходят в слуховые: акустика в подобных тюрьмах ужасная. Каждое открытие-захлопывание двери происходило с таким громовым лязгом и скрежетом, что нервы обыкновенного человека сдавали быстро. Прибавьте к этому крики, вой заключенных, и вы получите непередаваемую какофонию звуков…
Потом меня отправили в СИЗО № 1 Бишкека, в простонародье – “централ”. Там обитали так называемые “черные”, жившие по своим понятиям.
Это матерые уголовники, отсидевшие не один срок. Били “черные” зеки меня арматурой. Говорили: “Эркин-байке, извините, мы вас уважаем, но нас заставляют это делать. Чем нам голову снесут, лучше мы вас побьем”. Для зеков из “централки” всяческие репрессии в виде карцеров, побоев только способствуют росту их авторитета и продвижению по лестнице тюремной иерархии. Это как медали и ордена за боевые заслуги. Чтобы завоевать авторитет среди сидельцев, нужно пройти испытания на прочность в этой костедробилке. Не знаю, как я выдержал все это. Когда вспоминаю об этом, кости начинают ныть. Но человек привыкает ко всему.
В тюрьме осужденные делились на несколько сословий. Основной контингент зеков – это те, кто выдерживал побои и издевательства. Я жил среди них.
Есть и “непорядочные” зеки, они жили в “закрывашке”. Их выводили отдельно на прогулку под усиленным конвоем, чтобы их не “замочили” другие. “Непорядочными” называли осужденных бывших сотрудников правоохранительных органов, чиновников, судей и прокуроров. Это изгои тюремного общества.
Там есть три вида налогов – это людской, игра и воровской. Так было испокон веков.
Воровской налог шел только ворам. Игра – это тюремное ремесло, игра в карты. Платят за ставки по-разному: по желанию зеки выкладывают один или 10 сомов. Весь выигрыш идет в общак. Людской налог – это своеобразная материальная помощь для зеков, которые были на воле нищими и безработными. Им выдаются сигареты и теплые вещи. Кошмар в раю: исповедь казахстанки, отсидевшей в тайской тюрьме
– Когда произошла очередная революция и свергли Курманбека Бакиева, вы еще находились в тюрьме?
– Это произошло 7–8 апреля 2010 года. Тогда я находился в “централке”. И о том, что начались волнения в стране, узнал от своих сокамерников. В “черной” зоне арестантам разрешалось смотреть телевизор, пользоваться мобильной связью и слушать радио. Вечером 7 апреля 2010 года пришли мои сторонники и стали поднимать бунт около тюрьмы с требованием отпустить меня на волю. Начальник СИЗО согласился на эти условия, но перед тем, как выпустить из тюрьмы, попросил меня: “Эркин, скажи своим людям, чтобы не разносили тюрьму”. Здание СИЗО № 1 находится в самом центре Бишкека, и стражи порядка опасались, что во время революции после взятия Белого дома люди ринутся освобождать заключенных.
– Сразу после тюрьмы вы пересели в кресло председателя финансовой полиции Кыргызстана? Стали мстить своим обидчикам?
– Нет, я не мстил никому. Старался работать в правовом поле. И поэтому сегодня могу ходить по Кыргызстану открыто и без охраны. И свободно сам хожу по улицам Бишкека и вечером, и днем, и ночью.
– Правда ли, что, после того как вы возглавили финпол, отыскали 2 миллиона долларов? Чьи это были деньги? Кому принадлежали?
– Мы нашли эти деньги в одной из банковских ячеек после революции. Вернули все в казну государства. До моего прихода показатели в службе финансовой полиции по раскрываемости экономических и коррупционных преступлений были низкими. Так, до меня им удалось вернуть только 245 миллионов сомов в год. В то время, когда я возглавлял финпол, бюджет получил 1 миллиард 300 миллионов сомов. "У нас много матерей-казашек, которые родили кыргызских сыновей": как живут казахи в Кыргызстане
В мае 2010 года стали говорить: “Распустим финансовую полицию, не дадим работать”. Вышел декрет Отунбаевой, его подписало временное правительство.
Когда сказали: “357 человек пойдет в МВД, 240 – в налоговую инспекцию”, я открыто заявил: “Не исполню и вам не позволю. Придет новый парламент – он и решит”.
Я собрал сотрудников Чуйской области, города Бишкека, центрального аппарата и объявил, что Отунбаева требует нашего роспуска. Никого я не боялся. Но в итоге финпол распустили-таки после моего ухода с этой должности.
И я стал заниматься политической деятельностью. Возглавил Партию зеленых, а после – Ассоциацию казахов.
– А почему вы после всех этих событий решили все-таки остаться в Кыргызстане, а, например, не вернуться в родной Казахстан?
– Кыргызстан – моя родина. Я гражданин этой страны. Я очень много сделал для Кыргызской Республики с позиции демократии, соблюдения прав человека. Меня несколько раз избирали председателем Ассоциации казахов в Кыргызстане. Когда сидел в тюрьме, многие кыргызы проводили акции протеста, объявляли голодовку в мою защиту. Как я могу бросить свой народ, где родился и вырос?
АЛМАТЫ