Ни поохотиться, ни книг почитать
Дневники попали в архив разными путями. Значительную часть документов передали туда родственники известных людей. Некоторые тетрадки были вывезены из ленинградских квартир, жильцы которых не пережили блокады. Позже дневники собирали социологи, перерывая кипы бумаг в пунктах приёма макулатуры. В середине нулевых ФСБ передало изъятые письма и записки диссидентов, ссыльных и опальных политиков. Так в архиве оказались дневники Льва Троцкого.
Бывшего наркома сослали в Алма-Ату в январе 1928 года. Троцкий так не хотел ехать в далёкий Казахстан, что сотрудники ГПУ скрутили его, несли, как мешок с картошкой, до Ярославского вокзала, а в вагоне дежурили до самого отправления, чтобы революционер не выпрыгнул.
В Алма-Ате Троцкий впал в депрессию. Но причиной тоски был не сам город, а предательство бывших соратников. 14 дней он ничего не писал в дневнике, но 4 февраля сделал первую запись.
«Две недели, как мы прибыли в Алма-Ату. Землетрясений пока что не было, но обещают. Равным образом не было и наводнений. Но резерв для наводнений держится всегда наготове в виде Иссыкского озера, которое возвышается над городом, подобно громадной чаше с водою, и в любое время может быть опрокинуто на спину обитателя. Впрочем, эти явления пока еще только в перспективе. Живем в гостинице «Джетысу», что значит Семиречье, — в ужасающем хаосе, который, хотя и не является результатом землетрясения, но очень напоминает последнее. Квартира нам уже отведена, и дня через 2-3 мы в ней водворимся. Впрочем, ненадолго, т.к. в мае собираемся во что бы то ни стало перебраться выше в горы, так называемые сады: в городе, как говорят, жестокая жара, а главное — совершенно невыносимая пыль».
Дальше город не упоминается. Троцкий желчно пишет о бывших соратниках и лишь через несколько страниц отборной ругани отмечает, что Казахстан –это худшее место для чтения книг. Аргументом служит тот факт, что за две недели никто из семьи Льва Троцкого не взял книжку в руки. В Алма-Ате Троцкий прожил год, пробовал организовать штаб троцкистов, просился в Москву, потому что в Алма-Ате бушует малярия, и наконец в январе 1929-го его выгнали из СССР. Единственное, о чём сожалел Троцкий, покидая Алма-Ату, что так и не вышло поохотиться в горах на снежного барса.
Да здравствует мыло душистое
Московский историк Иван Шитц, один из составителей первой «Советской Энциклопедии», в Казахстане не был, но 11 июня 1928 года в своем дневнике пишет, что попросил приятеля, командированного в наши степи, привезти оттуда папирос «Ира», мыла и …презервативов. До историка дошли слухи, что в Алма-Ате этого добра навалом, а в Москве такие необходимые вещи можно купить только у спекулянтов.
Дальше Иван Шитц к этой теме не возвращается, и неизвестно, получил ли он гостинчик из Алма-Аты. Тем не менее командированный приятель привез от нас неприятные новости. 30 июня Шитц пишет:
«Появился новый, жуткий для крестьянина термин: «Пески». На «Пески», т.е. в голые степи Казахстана, Советы отправляют целыми деревнями. Работать там заставляют бесплатно. Также в Казахстане якобы нашли большие залежи серебра. Теперь рабочих будут ссылать ещё на рудники».
Сложно сказать, насколько эта запись соответствует действительности. Иван Шитц в те времена был ярым антисоветчиком и писал в дневнике, будто большевики продали за границу все шедевры из Эрмитажа. Другими словами, историк записывал в дневник любые сплетни, хоть как-то порочащие советскую власть.
Тем не менее из других дневников того года видно, что жизнь в Казахстане в те годы и правда была несладкой.
Геолог Алексей Аджубей пишет, что в Азии царит страшный голод, и люди выживают только благодаря черепашьим яйцам, которые собирают в степи. Эти строки написаны несколько лет спустя после поездки в Казахстан. В степи Алексею было не до ведения дневников.
«Следы страшного опустошения я видел, когда работал в геологоразведочной экспедиции в Казахстане. Мы искали оловянную руду — касситерит в междуречье Иртыша и Ишима, колесили по бурой, выжженной степи в районах Аягуза, Кокчетава, Семипалатинска, возле районных центров Кара-аул, Баян-аул.
Берега речушек, на которых мы останавливались, ставили палатки, разводили костер, были безлюдными. Вдоль берегов на многих километрах встречались развалившиеся, рассыпавшиеся в прах саманные дома аулов. Иногда мы проходили вымершей улочкой. Вперемешку с костями животных лежали и человеческие кости. У людей, которые убегали от голода из этих краев, не хватало сил хоронить близких».
А уже через несколько строчек геолог с восторгом пишет, какую радость испытал, когда ему в шурфе попались кусочки касситерита — сырья для получения олова.
А мухи в вашем ауле есть?
16 марта 1932-го студентка Мария Воскресенская задумалась о том, куда отправиться на практику. Ей, как заканчивающей геологический факультет, уже было выписано направление в прикаспийские регионы, вот точное место можно было выбрать самостоятельно. Романтичной девушке далёкий, неизведанный Казахстан показался более интересным, чем Северный Кавказ.
«Пора выбирать! Или Дагестан или Казахстан. Бушует Каспий — качает на волнах туда-сюда… На какой берег выбросит — не знаю. Лишь бы не попасть в положение потерпевшего крушение на необитаемом острове. Хочется в таинственный, жутковатый басмачами Казахстан» .
Наконец Мария окончательно выбрала Казахстан, но не для того, чтобы посмотреть на жутких басмачей. В наши края был направлен её муж Алексей. В те годы готовилась большая геологическая экспедиция на Балхаш. Супруги решили участвовать в ней вместе, но судьба решила иначе. Сначала экспедицию заморозили, потом началась война, и Алексея отправили на фронт, а Мария пережила блокаду Лениграда.
Генетик Николай Дубинин в 1934-м с двумя коллегами исколесил весь Казахстан, чтобы изучать мушку-дрозофилу. Неспециалисту читать его дневниковые записи довольно скучно, потому что все тетради пестрят научными терминами. Только структурной мутации хромосом посвящено больше сотни страниц. Но что больше всего поразило учёного, так это казахстанское гостеприимство. В самых отдаленных аулах странных гостей встречали радушно. Кормили досыта и даже помогали ловить мух.
«Много светлых воспоминаний об этом путешествии. Занятия по ловле дрозофил казались невинными и повсюду воспринимались очень добродушно. Нам широко открывали все двери.
Вооруженные микроскопами, всем другим нужным для опытов оборудованием, стеклами и химикалиями для изготовления препаратов, всегда веселые, полные сил и жажды работы, мы втроем ловили дрозофил, доставали из их крохотных личинок слюнные железы, делали из них препараты, мыли стекла и варили корм».
Дальше генетик пишет, что никто из местных не считал это занятие глупым для взрослого мужчины. В России, Белоруссии и Украине крестьяне едко насмехались над ученым, и нельзя было выйти в поле, чтобы не услышать порцию оскорблений. Тут же малограмотные степняки относились к делу с уважением.
Степные академики
В наших степях можно отыскать чудеса поинтереснее мутировавшей дрозофилы. Московский востоковед Георгий Левинсон в записи от 1939 года рассказывает о девочке из аула, которая не умела читать и писать, зато по памяти цитировала Маркса, Ницше и Бердяева. Оказалось, в ауле жил ссыльный профессор, который от скуки читал местным труды великих философов. Взрослые такую забаву не любили, а детям было всё равно что слушать на ночь — «Заратустру» или «Ер-Тостика». Впрочем, поговорить с образованным человеком в те времена в наших степях было проще, чем в Москве или Ленинграде. В своем дневнике Левинсон пишет:
«В Казахстане одна девушка, которой нужно было переехать из одного кишлака в другой, а её вёз по степи какой-то возница, разговорилась с ним и сказала, что она из Москвы, что когда-то была студенткой исторического факультета. Возница спросил, знала ли она такого-то профессора. Девушка ответила, что лично не знала, но прочитала почти все его труды. Потом оказалось, что её вёз сам профессор».
Графиня Евдокия Евгеньевна Салиас-де-Турнемир была сослана в село на юге Казахстана весной 1939-го. Как это ни странно, место ссылки ей очень понравилось. Названия села в дневнике нет, но, судя по описанию, оно находится в Алма-Атинской области.
«Село в большой котловине. С севера горы, вроде ялтинских, с юга — снеговой хребет, который замечательно красив при утренней и вечерней окраске. Тянется далеко, далеко…
Вдоль улицы арыки, бегут со снеговых гор. Есть большая река, за хатами, по огородам. Бежит с шумом круглый год, не боясь морозов. В километре еще очень красивая, шумная горная река, которая несется по ущелью, похожему в миниатюре на Дарьяльское ущелье. Туда летом ходят купаться.
Кругом много киргизских кишлаков, и в базарные дни со всех сторон тянутся киргизы целыми семьями на ослах, на верблюдах и на лошадях. Базары красивы, шумливы и грязны. Жизнь дешевая».
Красиво, но невкусно
Драматург Всеволод Иванов отправился в 1938 году в Казахстан по доброй воле. В те времена в наших краях было проще реализоваться творческим людям. Если в России постановки своих пьес Иванов ждал по два-три года, то в Казахстане ожидание длилось не больше месяца. Кроме того, цензура здесь была чуть послабее, и власти сквозь пальцы смотрели на всякие вольности. Как творческий человек, Всеволод Иванов был в восторге от казахстанских красот, хоть путешествие и было нелёгким.
«Возле Аральского моря хотели отдохнуть от жары и, надеясь на влагу Сыр-Дарьи, распахнули мы окна в купе. Таковая надежда оказалась тщетной, — хлынули в окна москиты и комары. Столичные пассажиры, пугавшие друг друга тарантулами, змеями, малярией, проказой и прочими ужасами Средней Азии, совсем напугались. Играли только беспрепятственно в преферанс казахи, и ругались привыкшие ко всему проводники, упрекая друг друга в отсталости. Появились дыни и арбузы. Я истреблял их как мог. Один упал с верхней полки, когда Тамара открывала дверь купе. Яблоки продавали — пять рублей ведро. Затем справа показался хребет, сиреневый, снегу на его вершинах было все больше и больше. Да и степь мне нравилась».
Актриса Татьяна Булах-Гардина посетила Алма-Ату с гастролями 29 апреля 1940-го.
На третий день после приезда Татьяна принялась за дневник.
«Всю дорогу нас смешили суслики. При шуме поезда они выскочат из своих нор, встанут во весь рост и стоят, как вкопанные. Великое их множество. В Туркестане стало нам жарковато. Я открыла окно и все глядела на проходящие дали. В степях видела я черепах, ящериц, очаровательных голубых сизоворонок, удодов и мощных ястребов. На шестой день пути, усталые, мы уже с нетерпением ждали Алма-Ату.
Близко поднялись над нами снеговые горы. Показались сады. Подъехали к Главному вокзалу, и на перроне группа казахов поднесла мне чудный букет сирени.
Город Алма-Ата странный. В садах его и заметить трудно. Со всех углов видны снежные горы. Две-три улицы покрыты асфальтом, остальные — непролазной грязью. Я вся облеплена глиной. Гостиница большая, красивая, но уборная — за три версты. Душ и ванна в подвале и работают один раз в неделю. Нас пригласили в лучший ресторан «Ала-Тау». Столы без скатертей, еда скверная. Мужу город очень нравится. Он много гуляет и любуется зеленью. Сегодня купил на рынке двух кур, отдаст повару гостиницы. А то их обеды мы есть не можем».
Невольничий рынок в Чимкенте
Академик Владимир Вернадский жил в Казахстане с 1941-го по 1943-й. Его эвакуировали из Москвы в Боровое, но живописные виды сердце академика не тронули. Ему тогда уже было под 80, и дорога в Боровое не лучшим образом сказалась на его здоровье.
«Положение Геологического института безнадежное. Нас везли скверно. Всю дорогу голодали и долго стояли посреди степи. В вагоне холодно, и я спал в пальто, но всё равно сильно простыл. Ем только хлеб. Тут везде голод, и население очередями ищет продукты».
Это единственная запись академика о Казахстане за два года. Дальше идут страницы с размышлениями о политике и будущем советской науки. Как бы выглядел Казахстан, если бы Кремлю удалось реализовать безумные мечты
Экономисту Виктору Белкину повезло чуть больше. Его эвакуировали в Чимкент, а там с продовольствием дела обстояли намного лучше. Только свой кусок лепешки надо было отрабатывать в колхозе.
«Товарным поездом в теплушке нас привезли в Чимкент. Там светило солнышко, было еще по-летнему тепло. Неподалеку от вокзала находился так называемый невольничий рынок, куда нас доставили в автобусе. По краям овальной площадки со своими пожитками стояли и сидели прямо на земле эвакуированные семьи. К ним подходили руководители колхозов и совхозов Чимкентской области, чтобы подобрать себе рабочую силу .Около меня остановился «крупногабаритный» мужчина – председатель колхоза; выяснив, что мой отец агроном, тут же нас нанял. Подогнав грузовик, он погрузил нас и наши пожитки в кузов и повез в село Чубаровку Арысского района. Через два часа езды по тряской грунтовой дороге мы прибыли на место».
Бросить бы всё да махнуть в Казахстан
В 1949 году журналистке Эльвире Филипович исполнилось 16 лет. Тогда она отправилась в Казахстан с редакционным заданием написать материал о геологической экспедиции. Но девушку шокировала не тяжёлая дорога, а то, что в СССР есть люди, которые не любят Сталина. Об этом она тут написала в дневнике.
«Со мной в купе едут какие-то странные типы. Вроде бы интеллигентные люди, один из Ленинграда, преподает основы точной механики, а другой из Москвы с женой, физик, а говорят такие ужасы. Будто бы у нас в стране миллионы политических заключенных. Все они далеко в Сибири, на Колыме, на Севере. И что, ой, даже страшно писать, врагов народа больше в Кремле, чем в местах заключения. Я не выдержала. Сделала им замечание. Сказала, что в Кремле — Сталин, которого все мы любим. Я люблю, я готова за него… Они сразу же умолкли, а потом переменили разговор».
Студент московского мединститута Эрлен Гольдман в августе 1949-го пишет, что его приятель Женёк решил поехать в свадебное путешествие не в Крым или на Кавказ, а в экзотический Казахстан. Из записи в дневнике понятно, что студент очень завидует своему однокурснику, но сбережений в 954 рубля 14 копеек для экскурсии в загадочную страну явно не хватит
"Далекий и солнечный Казахстан! С верблюдами, кишлаками и прочими необходимыми атрибутами счастливой и заманчивой жизни Средней Азии. Мы с Ромкой поехали в Удельную, на дачу, где без волнений, опасений и прочих человеческих ощущений провели неделю, используя в своем лексиконе слова: купаться, гулять, спать и есть".
А я еду за туманом
В середине 50-х Казахстан перестал быть для ленинградских романтиков недостижимой экзотикой. Сюда ринулись тысячи покорителей целины. Их сразу предупреждали, что жизнь в степи будет несладкой, а неженкам лучше сидеть дома, но эти предупреждения мало кого пугали.
В 1955 году Николай Тесницкий сделал запись в дневнике, как только вернулся с собрания для желающих отправиться в Казахстан на освоение целинных земель.
«Нас вывезут в чистое поле -без дорог, воды, электричества. Воду будут подвозить в бочках. Керосин, лампы и примусы нам выдадут. Мы сами должны будем устраивать себе землянки. Мы должны будем поднять, распахать и засеять определенную площадь земли».
Но и в городах положение было ненамного лучше. В 1958-м депутат Верховного Совета РСФСР бодро рапортовал в Москву, какими ударными темпами растёт промышленность в КазССР. Но в его личных дневниках картина была иная.
«Я бывал на шахтах в Караганде. Город был сильно загазован. Воздух загрязнен вредными выбросами. Помню, когда я подлетал на самолете к городу, над ним висело темное облако. В городе остро не хватало жилья. Люди жили в землянках, из которых образовался прямо-таки земляной город. Это производило угнетающее впечатление».
К счастью, в середине 60-х дневниковые записи из архивов становятся всё скучнее с исторической точки зрения, но намного позитивнее с человеческой. "Люди периодически сплевывают": как в секретных документах ЦРУ описывался Казахстан
Люди постарше радуются новым квартирам, которые им выдало государство, студентки и старшеклассницы изливают на страницах душу по поводу первой влюблённости, парни ведут дневники реже и записывают в основном свои рабочие и спортивные достижения. С середины 70-х размышления о своем месте в обществе уступают место тетрадкам с текстами популярных песен, рецептами блюд и анкетами.
Архив дневников оцифрован не весь, и совсем скоро нас ждут новые откровения со страниц свидетелей разных эпох.