Она ехала к любимому и не знала, сойдет ли на его остановке.
…Они были настолько разными, что даже представить себе их вместе было бы смешно. Вика – первая красавица на курсе, умница, высокая, большеглазая, яркая, дочь состоятельных родителей. Дима – тоже вроде бы высокий, но сутулый, неказистый какой-то, неухоженный, с плохой стрижкой, с плохой дикцией, мальчик из неизвестного поселка.
Общей была у них только выбранная профессия, но и здесь дороги молодых людей явно не собирались пересекаться.
Впрочем, как признавалась впоследствии Вика, ее призвание дизайнера сыграло далеко не последнюю роль в их романе. Когда этот замухрышка впервые вошел в аудиторию, она подумала с мечтательной алчностью мастера: «Вот где бы поработать над имиджем! Какая фактура! Другого человека можно сделать!».
Бог знает, зачем судьба столкнула их двумя днями позже в гардеробе, где он запутался в драной подкладке пальто. Не думая ни о чем, она стала помогать ему высвобождать руку и, прикоснувшись, с удивлением поняла: под мешковатым свитером имеются тугие крепкие мышцы и несомненно широкие плечи.
Он поднял глаза, и они оказались пронзительно синими. Ей вдруг стало так хорошо, что захотелось прыгать на одной ножке, кружиться, смеяться и дурачиться. Если верно то, что любимый – это человек, с которым легко, то все обстояло именно так. Конечно, дело было не в мускулах.
Вика увидела в глазах стеснительного замкнутого недотепы нечто такое, без чего уже не мыслила дальнейшую жизнь. Немало часов провела она над эскизами костюмов и за швейной машинкой. Ей нравилось одевать и преображать своего суженого. Как в той дурацкой песне: «Я его слепила из того, что было…».
Только Вика сначала полюбила, а потом уж принялась «лепить».
Сокурсницы теперь смотрели на Диму по-другому. Его волнистые от природы волосы отросли и ложились на плечи небрежной блестящей гривой. Даже походка изменилась. Подруга Наташка говорила: «Ну, старуха, всем нос утерла – такого мачо увела! Девки от зависти лопаются!». Да, думала она, он мой, и я люблю его, но «таким мачо» сделала его я!
Ее родители ни слова не сказали. Видели, как светится их единственная дочь – красавица, умница, высокая (ну, и далее по списку). Чувствовали: это настоящее, с этим не поспоришь. Благословили, поженили, сняли квартиру. Жили молодожены весело, домашней бытовухой себя не обременяли – ну разве что классические носки постирать.
Обедать и ужинать бегали к родителям, а к ним любили заглянуть на огонек друзья – выпить, музыку послушать. Во время одной из вечеринок Вике стало плохо. Дальше все напоминало кино: «Милый, у нас будет ребенок! Ты что, не рад?» — «М-м-м, нет, ну почему же? Рад, наверное…». Конечно, не очень-то серьезные из этой безалаберной парочки получались папа с мамой, но Вика решила рожать — будь что будет!
Однако слабенький организм думал иначе: то и дело приходилось ложиться на сохранение. Однажды, вернувшись из больницы, она увидела на полочке в ванной чужую расческу, а на ней – длинные рыжие волосы. «Кто-то из ребят забыл», — беспечно махнул рукой Димка.
Ревность захлестнула душу, заставив забыть о гордости. Позвонила общему другу, поболтала о том, о сем и как бы невзначай выяснила, что в эти дни компания не собиралась — вообще. Ждали ее, чтобы нагрянуть в гости. Она устроила сцену – впервые в жизни слыша собственный крик, сцену с рыданиями, с истерикой. И ушла к родителям.
Там ее встретила грустная мама с известием: отца отправили в вынужденный отпуск из-за кризиса, и на его зарплату можно теперь не рассчитывать.
К обеду, как ни в чем не бывало, явился Дима. Просил прощения, говорил, что все вышло случайно, секс ради секса, а любит он только ее — единственную и неповторимую. На колени упал, раскидав кудри по ковру. Бился лбом, умоляя помиловать. Расплакалась, простила.
«Придется тебе, горе ты мое, искать работу. Будешь мамонта добывать, на шее предков сидеть уже не сможем», — огорошила мужа. Он мгновенно преобразился – от дурашливого раскаяния не осталось и следа. Ледяным голосом отчеканил, что институт не бросит, работать пока не собирается. Да и с семейной жизнью, мол, явно погорячились.
— Ну и уходи к своей рыжей! – снова не выдержав, закричала Вика.
— А ты знаешь, я, наверное, так и сделаю. Уж с ней-то не придется на сигаретах экономить!
И он ушел. Вика осталась у родителей. Малыша сберечь не получилось…
В институт после «академки» решила не возвращаться. Пыталась устроиться на работу, но нигде не нужен был дизайнер-недоучка. Приходя по объявлениям о «девушках, владеющих компьютерными программами» и «коммуникабельных секретарях-референтах», она оказывалась в толпе эффектных красоток.
У них было то, чего не было у Вики – уверенность в себе. Она словно потухла, двигалась и разговаривала на автопилоте, словно что-то сломалось в ней. К тому же, все вещи остались в бывшем «гнездышке». Кому нужна такая сотрудница – блеклая, «тормознутая», в стоптанных туфлях и старых джинсах! Диме не звонила из принципа, он тоже не объявлялся. Офисной работы найти не удавалось.
А тут еще мама заболела — сердце. Сбережения родителей стремительно таяли. Соседка по подъезду предложила продавать вместе с ней косметику. Солидные фирмы на порог не пускают таких коробейников – надо еще суметь проскользнуть мимо секьюрити. Получалось плохо.
Пошла полоса невезухи. И потом, ведь ясно: чтобы убедить кого-то купить что-то, надо самой быть жизнерадостной. А откуда взяться улыбке, если на завтрак был чай с хлебом, а на ужин, скорее всего, будет хлеб с чаем.
В один из особенно неудачных дней Вика ждала свою напарницу на автобусной остановке. Рядом затормозил белый «Мерседес» и из него вышел… Армен Джигарханян. Нет, не он, конечно, но до того похож! Ну, все как обычно: девушка, не скажете, который час (а у самого на руке «Роллекс» сверкает), не хотите ли пообедать? Вика отнекивалась, как могла, и вдруг слышит: «Почему не хотим? Очень даже хотим. Мы, пардон, с утра не жрамши».
Это ее компаньонка Лариса сзади подошла, с баулами. «Только, — говорит, — мы ничего сегодня не заработали, так что по системе «каждый за себя» расплатиться не сможем». А «Джигарханян» смеется: «А я вас в ресторан и не приглашаю». Привез к себе домой. Вдвоем как будто не страшно – у Лариски баллончик газовый в сумке. Но баллончик не понадобился – Павел начал их откармливать. Просто и весело. «Налегайте, девчонки, — приговаривал он, — люблю грешным делом по-холостяцки у плиты постоять». И при этом так смотрел на Вику черными глазами, что той не по себе делалось.
Обменялись телефонами. Совет подружек «смотри, не упусти» был ей неприятен. Но Павел ухаживал так трогательно и старомодно, так радовался каждой ее улыбке, что вскоре она уже скучала без него.
Да и к комфорту быстро привыкла — голодные боли в желудке и промокшие ноги растворились в воспоминаниях, будто и не было ничего этого. Когда поклонник решил, что ресторанов они, очевидно, посетили достаточно, предложил руку с бриллиантовым кольцом в коробочке и сердце, пылающее страстью. И Вика согласилась. С Павлом было все как-то надежно, и жизнь, казалось, вошла в светлую полосу. Мама, подлечившись, чувствовала себя хорошо, отца пригласили на престижную работу.
… Свадьба была грандиозной. Оказывается, Павел ни разу не был женат – все времени не хватало, а тут вдруг «созрел». Как положено, они съездили в круиз. Впервые в жизни Вика побывала в волшебном зазеркалье. А когда вернулись, сказка кончилась. Муж с головой погрузился в бизнес, спал несколько часов, бесконечно решал производственные проблемы. Ей полагалось быть тихой тенью, красивым фоном.
Постепенно перестал радовать шоппинг. Тряпок и цацек полон шкаф, а счастья нет. «Он хороший, и я люблю его», — шептала она сама себе по ночам. «Давай возьмем ребеночка из детского дома», — уговаривала Павла утром. «Позже, позже!» — убегал от разговора тот.
А однажды она проснулась, словно кто-то толкнул. Села на смятом шелке простыни, ничего не понимая. Горел ночник, было тихо. И вдруг всплыли в полутьме синие-синие глаза – такие родные, такие любимые…И все слова, и все обиды показались бессмысленной чепухой по сравнению с тем горячим и острым, что заполнило душу щемящей волной. Потом она пила кофе, пила коньяк, кажется. Снова кофе. И даже курила сигареты улетевшего в командировку мужа. Но ничего не помогало – ее трясло как в ознобе. Грызла ногти и повторяла, все повторяла: «Как же я могла!»
Еле-еле дождалась рассвета и, выйдя на улицу, сама не зная, почему, не стала ловить такси, а рванула за первым троллейбусом.
… Двери медленно зашипели, открываясь, будто спрашивали: «Ну, ш-ш-што, выходиш-ш-шь?». Вика встала, ее качнуло. Через пять минут, бледная и решительная, она поднялась на второй этаж и позвонила.
Дверь долго не открывалась, а когда открылась, в лицо пахнуло тем знакомым милым запахом, который Вика так любила. На пороге стоял Димка – заспанный, худющий, сутулый, с какой-то дурацкой бородкой. «Горе ты мое», — сказала она, улыбаясь сквозь слезы.