Горе ты мое… - Караван
  • $ 523.86
  • 544.34
-11 °C
Алматы
2024 Год
23 Декабря
  • A
  • A
  • A
  • A
  • A
  • A
Горе ты мое…

Горе ты мое…

Дыхание туманом таяло на зеркальце. Она смотрела на себя украдкой, подпрыгивая на сиденье пустого холодного троллейбуса. Смотрела, пытаясь согнать едва заметную складку меж бровей, красивых своих бровей…

  • 21 Апреля 2010
  • 2129
Фото - Caravan.kz

Она ехала к любимому и не знала, сойдет ли на его остановке.

…Они были настолько разными, что даже представить себе их вместе было бы смешно. Вика – первая красавица на курсе, умница, высокая, большеглазая, яркая, дочь состоятельных родителей. Дима – тоже вроде бы высокий, но сутулый, неказистый какой-то, неухоженный, с плохой стрижкой, с плохой дикцией, мальчик из неизвестного поселка.

Общей была у них только выбранная профессия, но и здесь дороги молодых людей явно не собирались пересекаться.

Впрочем, как признавалась впоследствии Вика, ее призвание дизайнера сыграло далеко не последнюю роль в их романе. Когда этот замухрышка впервые вошел в аудиторию, она подумала с мечтательной алчностью мастера: «Вот где бы поработать над имиджем! Какая фактура! Другого человека можно сделать!».

Бог знает, зачем судьба столкнула их двумя днями позже в гардеробе, где он запутался в драной подкладке пальто. Не думая ни о чем, она стала помогать ему высвобождать руку и, прикоснувшись, с удивлением поняла: под мешковатым свитером имеются тугие крепкие мышцы и несомненно широкие плечи.

Он поднял глаза, и они оказались пронзительно синими.  Ей вдруг стало так хорошо, что захотелось прыгать на одной ножке, кружиться, смеяться и дурачиться.  Если верно то, что любимый – это человек, с которым легко, то все обстояло именно так. Конечно, дело было не в мускулах.

Вика увидела в глазах стеснительного замкнутого недотепы нечто такое, без чего уже не мыслила дальнейшую жизнь. Немало часов провела она над эскизами костюмов и за швейной машинкой. Ей нравилось одевать и преображать своего суженого. Как в той дурацкой песне: «Я его слепила из того, что было…».

Только Вика сначала полюбила, а потом уж принялась «лепить».
Сокурсницы теперь смотрели на Диму по-другому. Его волнистые от природы волосы отросли и ложились на плечи небрежной блестящей гривой. Даже походка изменилась. Подруга Наташка говорила: «Ну, старуха, всем нос утерла – такого мачо увела! Девки от зависти лопаются!». Да, думала она, он мой, и я люблю его, но «таким мачо» сделала его я!

Ее родители ни слова не сказали. Видели, как светится их единственная дочь – красавица, умница, высокая (ну, и далее по списку). Чувствовали: это настоящее, с этим не поспоришь. Благословили, поженили, сняли квартиру. Жили молодожены весело, домашней бытовухой себя не обременяли – ну разве что классические носки постирать.

Обедать и ужинать бегали к родителям, а к ним любили заглянуть на огонек друзья – выпить, музыку послушать. Во время одной из вечеринок Вике стало плохо. Дальше все напоминало кино: «Милый, у нас будет ребенок! Ты что, не рад?» — «М-м-м, нет, ну почему же? Рад, наверное…». Конечно, не очень-то серьезные из этой безалаберной парочки получались папа с мамой, но Вика решила рожать  — будь что будет!

Однако слабенький организм думал иначе: то и дело приходилось ложиться на сохранение. Однажды, вернувшись из больницы, она увидела на полочке в ванной чужую расческу, а на ней – длинные рыжие волосы. «Кто-то из ребят забыл», — беспечно махнул рукой Димка.

Ревность захлестнула душу, заставив забыть о гордости. Позвонила общему другу, поболтала о том, о сем и как бы невзначай выяснила, что в эти дни компания не собиралась  — вообще. Ждали ее, чтобы нагрянуть в гости. Она устроила сцену – впервые в жизни слыша собственный крик, сцену с рыданиями, с истерикой. И ушла к родителям.

Там ее встретила грустная мама с известием: отца отправили в вынужденный отпуск из-за кризиса, и на его зарплату можно теперь не рассчитывать.
К обеду, как ни в чем не бывало, явился Дима. Просил прощения, говорил, что все вышло случайно, секс ради секса, а любит он только ее — единственную и неповторимую. На колени упал, раскидав кудри по ковру. Бился лбом, умоляя помиловать. Расплакалась, простила.

«Придется тебе, горе ты мое, искать работу. Будешь мамонта добывать, на шее предков сидеть уже не сможем», — огорошила мужа. Он мгновенно преобразился – от дурашливого раскаяния не осталось и следа. Ледяным голосом отчеканил, что институт не бросит, работать пока не собирается. Да и с семейной жизнью, мол, явно погорячились.

— Ну и уходи к своей рыжей! – снова не выдержав, закричала Вика.
— А ты знаешь, я, наверное, так и сделаю. Уж с ней-то не придется на сигаретах экономить!
И он ушел. Вика осталась у родителей. Малыша сберечь не получилось…

В институт после «академки» решила не возвращаться.  Пыталась устроиться на работу, но нигде не нужен был дизайнер-недоучка. Приходя по объявлениям о «девушках, владеющих компьютерными программами» и «коммуникабельных секретарях-референтах», она оказывалась в толпе эффектных красоток.

У них было то, чего не было у Вики – уверенность в себе. Она словно потухла, двигалась и разговаривала на автопилоте, словно что-то сломалось в ней. К тому же, все вещи остались в бывшем «гнездышке». Кому нужна такая сотрудница – блеклая, «тормознутая», в стоптанных туфлях и старых джинсах! Диме не звонила из принципа, он тоже не объявлялся. Офисной работы найти не удавалось.

А тут еще мама заболела — сердце. Сбережения родителей стремительно таяли. Соседка по подъезду предложила продавать вместе с ней косметику. Солидные фирмы на порог не пускают таких коробейников – надо еще суметь проскользнуть мимо секьюрити. Получалось плохо.

Пошла полоса невезухи. И потом, ведь ясно: чтобы убедить кого-то купить что-то, надо самой быть жизнерадостной. А откуда взяться улыбке, если на завтрак был чай с хлебом, а на ужин, скорее всего, будет хлеб с чаем.

В один из особенно неудачных дней Вика ждала свою напарницу на автобусной остановке. Рядом затормозил белый «Мерседес» и из него вышел… Армен Джигарханян. Нет, не он, конечно, но до того похож! Ну, все как обычно: девушка, не скажете, который час (а у самого на руке «Роллекс» сверкает), не хотите ли пообедать? Вика отнекивалась, как могла, и вдруг слышит: «Почему не хотим? Очень даже хотим. Мы, пардон, с утра не жрамши».

Это ее компаньонка Лариса сзади подошла, с баулами. «Только, — говорит, — мы ничего сегодня не заработали, так что по системе «каждый за себя» расплатиться не сможем».  А «Джигарханян» смеется: «А я вас в ресторан и не приглашаю». Привез к себе домой. Вдвоем как будто не страшно – у Лариски баллончик газовый в сумке. Но баллончик не понадобился – Павел начал их откармливать. Просто и весело. «Налегайте, девчонки, — приговаривал он, — люблю грешным делом по-холостяцки у плиты постоять». И при этом так смотрел на Вику черными глазами, что той не по себе делалось.

Обменялись телефонами. Совет подружек «смотри, не упусти» был ей неприятен. Но Павел ухаживал так трогательно и старомодно, так радовался каждой ее улыбке, что вскоре она уже скучала без него.

Да и к комфорту быстро привыкла  — голодные боли в желудке и промокшие ноги растворились в воспоминаниях, будто и не было ничего этого. Когда поклонник решил, что ресторанов они, очевидно, посетили достаточно, предложил руку с бриллиантовым кольцом в коробочке и сердце, пылающее страстью. И Вика согласилась. С Павлом было все как-то надежно, и жизнь, казалось, вошла в светлую полосу. Мама, подлечившись, чувствовала себя хорошо, отца пригласили на престижную работу.

… Свадьба была грандиозной. Оказывается, Павел ни разу не был женат – все времени не хватало, а тут вдруг «созрел». Как положено, они съездили в круиз. Впервые в жизни Вика побывала в волшебном зазеркалье. А когда вернулись, сказка кончилась. Муж с головой погрузился в бизнес, спал несколько часов, бесконечно решал производственные проблемы. Ей полагалось быть тихой тенью, красивым фоном.

Постепенно перестал  радовать шоппинг. Тряпок и цацек полон шкаф, а счастья нет. «Он хороший, и я люблю его», — шептала она сама себе по ночам. «Давай возьмем ребеночка из детского дома», — уговаривала Павла утром. «Позже, позже!» — убегал от разговора тот.

А однажды она проснулась, словно кто-то толкнул. Села на смятом шелке простыни, ничего не понимая. Горел ночник, было тихо. И вдруг всплыли в полутьме синие-синие глаза – такие родные, такие любимые…И все слова, и все обиды показались бессмысленной чепухой по сравнению с тем горячим и острым, что заполнило душу щемящей волной. Потом она пила кофе, пила коньяк, кажется. Снова кофе. И даже курила сигареты улетевшего в командировку мужа. Но ничего не помогало – ее трясло как в ознобе. Грызла ногти и повторяла, все повторяла: «Как же я могла!»

Еле-еле дождалась рассвета и, выйдя на улицу, сама не зная, почему, не стала ловить такси, а рванула за первым троллейбусом.

… Двери медленно зашипели, открываясь, будто спрашивали: «Ну, ш-ш-што, выходиш-ш-шь?». Вика встала, ее качнуло. Через пять минут, бледная и решительная, она поднялась на второй этаж и позвонила.

Дверь долго не открывалась, а когда открылась, в лицо пахнуло тем знакомым милым запахом, который Вика так любила. На пороге стоял Димка – заспанный, худющий, сутулый, с какой-то дурацкой бородкой. «Горе ты мое», — сказала она, улыбаясь сквозь слезы.