Общественное мнение Казнета вздыбилось подобно цунами, вознеся ее на гребень несколько скандальной популярности, эхо которой донеслось даже из Великобритании. Мнения и оценки разошлись к противоположным полюсам: иные склонны считать ее Жанной д’Арк, другие норовят сравнить с Мессалиной. Что ж, и так приходит почти всенародная известность. Сколь долго она будет сопровождать нашу героиню, предвидеть трудно, но пока “минута славы” длится, у нас есть возможность вглядеться в нее с дистанции крупного плана.
Специальный корреспондент “КАРАВАНА” Владимир РЕРИХ беседует с Асель БАЯНДАРОВОЙ.
Передний край
– Асель, вы врач по образованию и по профессии. Позвольте уточнить: терапевт? Хирург?
– Я окончила педиатрический факультет. Но детским врачом не стала, потому что работала сначала в реаниматологии.
– Вот как? Это суровая область медицины, ее “передний край”. Вы оттуда сбежали?
– Да. После одного случая. Я вела пациента почти месяц, и я его потеряла. Понимаете, врач-реаниматолог не должен допускать эмоциональной близости с больным. Но однажды я это правило нарушила. Привезли на “скорой” пострадавшего. Молодой парень, почти мальчик. Хотя и десантник в прошлом. В Чечне воевал. Он увлекался альпинизмом, приехал издалека. И в ночном клубе его пырнули ножом.
– Травма была, как у вас говорят, несовместима с жизнью?
– В том-то и дело, что нет! Проникающее ранение, полостное, но случай не фатальный, можно было спасти, и я знала, как это сделать, но не было возможности. Начался сепсис, он умер у меня на руках, до последней минуты был в сознании, знал, что умирает, и при этом еще и меня утешал. Просто не хватило некоторых лекарств.
– То есть?
– А вот так. Некоторые лекарственные вещества строго лимитированы. Плазмы крови всегда не хватает, например. Нет необходимого оборудования. Возникает ощущение тупика, беспомощности, какой-то безысходности. И после этого случая я решила покинуть, так сказать, большую медицину. Меня этот трагический случай глубоко ранил.
– Следовательно, ту область лечебного дела, где вы практикуете сейчас, можно назвать “малой медициной”?
– Ну тогда уж, скорее, “микромедициной”! Мы ведь никого и ничего не лечим. Эстетическая медицина – это ведь, в сущности, вандализм…
– Вот как?
– Да, мы ведь вторгаемся в относительно здоровое человеческое тело. Коммерческий смысл такой практики прозрачен и по-своему честен: человек платит деньги, а врач профессионально выполняет его желание стать моложе и привлекательнее.
– Что-то есть в этом от лукавого, не находите? Человек слаб, идет иногда на поводу у своего каприза…
– А человек вообще слаб. Разве нет? И раз уж такая потребность у людей есть, то моя задача – оказать эту услугу на высоком уровне безопасности, но оставаясь при этом не просто квалифицированным врачом, но и человеком. То есть думать не только о своей прибыли, но и о пациенте, который доверил мне свое тело.
Правила секса
– Асель, объясните мне, как это, находясь в здравом уме и ясной памяти, добровольно лечь на операционный стол – не имея показаний? На обычный медосмотр и то идешь как под конвоем…
– Отвечу по существу. Любой человек время от времени смотрит на свое отражение в зеркале. И не может не замечать признаков старения, увядания. Кто-то пытается относиться к этому иронически, кого-то это зрелище угнетает, но за плечами и тех и других – страх смерти. Ужас ее неизбежности. И человек бунтует! И если есть хоть какая-то возможность стереть черты смерти, проступающие на лице, то некоторые люди, прежде всего женщины, непременно ею воспользуются. И придут к нам.
Среди наших пациентов есть, впрочем, и мужчины. Но это все философия. В повседневном измерении всё проще: женщина во все века человеческой истории прихорашивалась. Косметические средства были известны 5 тысяч лет назад. Так уж сложилось, что женщина всегда понимала свою сущность. Которая сводится к тому, что она…
– Кто? Неужели скажете?
– Скажу. Сексуальный объект.
– Тогда задам дерзкий вопрос: женщина, ее красота, ее тело – это в какой-то степени товар? Можете ответить на этот вопрос откровенно и прямо?
– Легко. Да, так и есть.
– И вас это не угнетает?
– Знаете, я разделяю взгляды феминисток, но довольно умеренно. Да, женщина есть сексуальный объект, ее тело обладает товарными свойствами, но это обстоятельство формировалось тысячелетиями как ответ жесткому и патриархальному мужскому миру, в котором женщинам надо было как-то выживать. Сегодня, когда мир стремительно меняется, эти качества уже не имеют такого значения. Они редуцировались до значения игры. А у всякой игры есть правила. Игра, понимаете?
– Понимаю. Но игра эта доступна далеко не всем. Подавляющее большинство женщин по-прежнему несет в себе признаки “товарности” и эксплуатируемой нещадно сексуальности, разве нет?
– Ну, пожалуй, это так. И эстетическая медицина участвует в этом. Делает “товару” красивую упаковку. Но, послушайте, это ведь проблема личного выбора. Можно делать этот “апгрейд”, но можно и уклониться от него. Я вот, к примеру, применила технологии омолаживания к самой себе. То, что делаю со своими пациентами, я проделала с собой.
– Хм. Выражаясь языком вашей латыни, kura te ipsum? Врачу, исцелись сам?
– Что-то вроде того. Сделала себе апгрейд, улучшила, так сказать, свои товарные свойства. Стала намного привлекательнее, стала замечать, как изменилось отношение ко мне даже тех мужчин, которые знают меня давным-давно. Заметила, что манящая внешность облегчает общение: не нужно умничать, демонстрировать остроумие, сиди себе, улыбайся, а все равно будешь в центре внимания!
– А нет ли в том риска? Шарм, остроумие и прочие дамские поражающие средства, укрывшись под “боевой раскраской”, не утратят ли значения, не атрофируются?
– Ну, едва ли. Я хоть и проказница, и маленькая разбойница, но все же взрослая девочка. Мне в этом году исполнится сорок. Понимаете, это для меня игра, квест. Я развлекаюсь наблюдениями. Я наблюдатель по сути своей.
– Господи, давно не встречал я женщины, которая бы столь прямодушно открывала свой возраст…
– Да поймите же, все это чепуха, добровольное рабство стереотипов, дурацкая “магия чисел”. И значения красивой внешности не стоит переоценивать. Сегодня любую дурнушку можно превратить в голливудскую старлетку, были бы только деньги, да вот только не факт, что эту красоту признают. Что-то еще должно быть в женщине помимо признаков “сексуального объекта”. И я рискну предположить, что это какая-то степень внутренней свободы в сочетании с признаками личности. Извините, если это прозвучало нескромно.
“Мы живем в одном пространстве, но в разных временах”
– Нормально. И с этим трудно спорить. Но вижу некое противоречие: вы на словах отрицаете условности возраста и прочих стереотипов, а на деле эти признаки усердно корректируете на себе самой, да еще и демонстративно. Конфликт?
– Конфликт! Именно он, как я понимаю, и взорвал “Фейсбук” две недели назад. Я сначала опубликовала там несколько текстов, которые – слегка – затронули некие табуированные, но весьма трепетные темы, а потом опубликовала эту злосчастную фотографию. Ну, скажите, что там непристойного? В лентах социальных сетей можно встретить куда более откровенные изображения. Вот что любопытно: меня обвинили, что селфи сделано в интерьере, а не, допустим, на пляже…
– Хо! Еще бы! Пляж как-то оправдывает обнаженное тело, а вот в четырех стенах появляется ощущение алькова с его пикантным предвкушением разврата…
– Да сколько угодно в Сети полуобнаженных дам в будуаре! И глазки у них призывно и маняще горят, и свечи создают интимный полумрак, но все это как бы декорация, потому что тут же приложена колонка каких-нибудь высокопарных стишков, которые все как бы оправдывают. А я нарушила правила игры. Обошлась без этого низкопробного ханжества, хотя и вульгарности не допустила. Но получился вызов. Почему?
– Рискну предположить. Получился некий “коктейль Молотова”: дама по всем признакам умная, красивая при этом, дерзко и профессионально рассуждает о потаенных мужских комплексах, связанных с пресловутыми размерами. Ей бы в медицинском халатике предстать, а она хоть и вполне невинно, но обнажена. Как это называется?
– Ну да. Что-то вроде когнитивного диссонанса. Столкновение текста и картинки. Но ведь нетрудно заметить, что я выложила эти посты и фотографию без всякой претензии на серьезность! Хотя темы серьезные, но способ их проговаривания легкий, игровой. Однако массовое сознание нашего общества инфантильно, поэтому воспринимает все в полный рост. Как дети, которые охотно верят в Серого Волка или Змея Горыныча. В силу этих особенностей нашей ментальности я и стала теперь чуть ли не Мессалиной Казнета…
– Именно так. Когнитивный диссонанс. Скажите, Асель, вот вы проснулись на следующий день знаменитой. Но эта ваша громокипящая слава походит на грязекаменный сель, где много оскорблений, порицаний, проклятий. Скажите, вы допускаете, что часть ваших хулителей по-своему правы? То есть вы можете их как-то понять?
– Конечно, конечно. Мы все разные. Мы живем в одном пространстве, но в разных временах, это понятно. Те люди, которые позволили себе выразить в мой адрес неприятие, негодование, брань, оскорбления, они живут в своем времени, в своем мире, они не могут себе позволить того, что позволила сделать я, то есть сказать то, что думаешь, обнаружить то, что чувствуешь. И мой – вполне невинный – жест мог показаться им угрожающим, потому что он в какой-то степени обессмысливает их жизненный уклад, ставит его под сомнение.
Поразительно, но я не понаслышке знаю, что жизнь консервативной части нашего общества, которое предпочитает декларировать “чистые” патриархальные ценности, изобилует трагическими коллизиями. Там есть невидимые миру слезы, там мрак и скрежет зубовный, но об этом не принято говорить. Я почти случайно задела лишь крошечную часть этих проблем, коснулась самой верхушки надводной части айсберга, но вот какой случился немыслимый резонанс. Я ни сном ни духом не предполагала такого эффекта.
Я люблю свою страну, свой народ, но в то же время отчетливо понимаю, как он неоднороден, как он тяжело обретает новое самосознание. И разве это правильно, когда непростые процессы замалчиваются, не находят выхода на поверхность? Абсцесс, то есть гнойник, нужно вовремя вскрывать, иначе возможен сепсис, который лечить куда труднее. Это я как врач говорю. Но, поверьте, я вовсе не ставила перед собой такой цели. И весь этот шум и гам, случившийся вокруг моего имени после публикаций в “Фейсбуке”, я ценю не слишком высоко. Мне эти манифесты, в общем, не нужны, я не теледива, не политик, не поп-певица. Я врач, который по мере сил своих помогает человеку стать красивым. Я делаю это буквально, то есть омолаживаю лица, но если это кому-то поможет, то почему бы и нет?
Вперед, девочка!
– Вскоре после вашего обвально-скандального успеха в Сети вы опубликовали искренний и очень трогательный текст, посвященный вашему отцу. Почему вы это сделали?
– Понимаете, я ведь только храбрюсь, утверждая, что весь этот шквал мнений и проклятий меня никак не задевает. Еще как задевает. А тут еще невесть откуда взявшиеся публикации в европейской прессе. Как-то эта сумасшедшая слава меня придавила. И я стала потихоньку скулить. И не знала, с кем поговорить, у кого спросить совета. Вот тогда сам собою и написался этот пост.
Я выросла под сильным влиянием отца. Он был геолог. Сильный, красивый и невероятно свободный человек.
– Вы полагаете, он бы поддержал вас в этой ситуации?
– Еще бы! Не просто поддержал, а встал бы рядом и сказал: вперед, девочка!