– За 2015 год в Казахстане, по предварительным данным, выявлено 36 266 новых онкологических больных. В 2014 году таковых было 34 352. То есть число людей, впервые заболевших раком, увеличилось почти на 2 тысячи человек. Но это не значит, что все у нас настолько плохо. Причина, скорее, в обратном – в увеличении средней продолжительности жизни наших граждан с 68,41 года в 2010 году до 71,6 года в 2014-м. И такая тенденция наблюдается во всем мире.
Сейчас смертность от сердечно-сосудистых заболеваний в наиболее экономически развитых странах мира уже уступает место смертности от онкологических. Это закон природы, философия жизни. По мере старения в организме возникают молекулярно-генетические изменения, которые приводят к росту злокачественных клеток. Ведь человек не может жить бесконечно. Всегда есть день прихода его в этот мир и день ухода. И воспринимать все это нужно как данность. Хотя целые народы, страны и общество в целом могут жить тысячелетиями.
– А каковы причины детской онкологии?
– Там другое. Может быть воздействие генетических факторов, вирусов, химиопрепаратов… Но в детской онкологии у нас роста нет. Ежегодно около 650–700 детей заболевают, и из них 75–80 процентов мы успешно вылечиваем. И в дальнейшем они живут и здравствуют. Вот, например, вы же знаете многократного чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова. В 6–7-летнем возрасте он перенес лейкоз (рак крови), потом его лечили, и сейчас он живет и здравствует. Ему уже 64 года. Просто относиться к этим заболеваниям надо философски. Некоторые из них поддаются определенным методам лечения, а от других люди сгорают как свечи. И наши пациенты, которые ходят, например, в мечеть или в церковь, переносят эти испытания гораздо легче, потому что понимают: ничто не вечно в этом мире и на все воля Всевышнего.
Живы будем – не помрем
– Сколько всего в нашей стране людей, страдающих от рака?
– На данный момент на диспансерном учете состоит 157 тысяч пациентов. Это сравнимо с населением целого областного центра, такого, как Актау или Кызылорда. Почти 1 процент от всего населения страны.
В последнее время у нас наблюдается тенденция к стабилизации уровня смертности. Если в 2014 году показатель смертности был 93,9 на 100 тысяч населения, от рака умерло 16 241 человек, то в 2015-м уже 90 человек на 100 тысяч населения, или 15 630 человек. Главная наша задача – увеличение средней продолжительности жизни населения без снижения ее качества. И очень многое мы делаем для этого.
– Почему в таком случае пациенты то и дело жалуются на недостаточно комфортные условия лечения в наших стационарах?
– По условиям комфортности я с ними отчасти согласен, потому что самое “молодое” здание у нас 1973 года постройки. А самое старое – каркасно-камышитовое – 1956 года. Там расположены реанимация, операционный блок, детское отделение, отделение костей и мягких тканей, опухолей головы и шеи. Ему уже 60 лет. Конечно, пора сносить и строить новое. Мы уже отправили все документы в правительство. Но грянул кризис. Надеемся, что, когда он закончится, нам дадут возможность осуществить свои планы. Что касается лекарственного обеспечения цитостатиками, онкопрепаратами, которые оплачиваются из бюджета государства, то оно сейчас достигло уровня 90 процентов.
Кто в ответе за твое здоровье?
– Еще пациенты жалуются, что им приходится докупать какие-то лекарства…
– Возможно, что в каких-то региональных онкодиспансерах главврачи не совсем адекватно составляют заявки. Так, что к концу года у них возникает дефицит отдельных препаратов. Но мы отвечаем за своих пациентов, а это примерно 10 тысяч госпитализаций больных со всей республики в год. Единовременно у нас могут лечиться 600–700 человек. В обычном стационаре на 430 коек и в дневном стационаре.
Еще хочу сказать, что пока у нас только государство отвечает за здоровье граждан: за меня, за вас, за все население, и мало еще развита солидарная ответственность каждого за свое здоровье. Надеюсь, когда с 1 января 2017 года заработает страховая медицина, мы сможем сформировать и ответственность самих людей за их самочувствие.
– Как изменились за последнее время условия лечения в ваших стационарах?
– Очень сильно. Сейчас 60 процентов больных в нашем институте получают лучевую терапию в условиях дневного стационара. Сама процедура облучения длится всего 20–25 минут в день. И если раньше все оставшееся время пациенты впустую лежали в палатах, глядя в потолок, и при этом их надо было три раза в день кормить, то теперь они просто приходят в четко назначенное время, получают лучевую терапию и уходят домой. Эффект такой же, только при этом они живут в родных стенах рядом со своими здоровыми родственниками и переносят такую терапию намного легче, чем если бы они лежали среди других больных и страдали вместе с ними.
Также 60 процентов пациентов по полтора-два часа в дневном стационаре получают свои системы химиотерапии под наблюдением врачей и затем уходят по домам. Это международная практика. Сказать, что у нас комфортабельные условия, мы не можем, но все необходимое для нормального лечения у нас есть.
– А как лечатся больные из других регионов страны?
– Для них мы открыли пансионат, за который они ничего не платят, кроме оплаты трехразового питания. Весь 2015 год нам удалось держать цену за питание на уровне 1 200 тенге в сутки. Где еще вы найдете такие цены? Если же пациентов сопровождают родственники, то за койко-место они платят около 3 тысяч тенге в сутки. Так пансионат выручает и нас, и наших пациентов.
Включаем калькулятор
– Почему же казахстанцы, несмотря на это, стремятся уехать на обследование и лечение в Южную Корею или другие страны?
– Думаю, из-за отсутствия информированности. В нашем институте, например, два компьютерных и два магниторезонансных томографа, парк УЗИ-аппаратов, эндоскопического оборудования. Причем специалисты ничем не хуже южнокорейских, а может, и намного лучше. Просто люди не хотят подумать и посчитать. А мы вот прикинули, что минимально за check-up (чекап – медицинское обследование) в Южной Корее казахстанцы отдают по 7–8 тысяч долларов. В эту сумму входят дорога туда-обратно, 4–5 дней проживания в гостинице и обследование. Этакое недешевое удовольствие с приключениями. Тем самым они поднимают экономику Южной Кореи. У нас все то же самое они пройдут за 2 дня и потратят на это 600–700 долларов! Это в случае, если у человека еще нет никакого диагноза. Если же диагноз рак уже выявился, то само лечение для него будет совершенно бесплатным. Да и за диагностику в нашем НИИ они платят только потому, что у нас нет регистра прикрепленного населения. А в поликлиниках по месту жительства диагностику люди могут пройти совершенно бесплатно.
– Каков сейчас шанс на 100-процентное излечение и у каких групп онкобольных?
– Вопрос задан не совсем корректно. Таких критериев в международной практике не существует. Есть критерии 5, 10 и более лет выживаемости. По некоторым локализациям мы говорим о годичной или трехлетней выживаемости. Хотя прогресс в лечении онкологии идет очень большой.
В середине 80-х годов, когда я начинал свою практику, если возникал рак поджелудочной железы, у нас говорили о 3–4 месяцах жизни максимум. Сейчас за счет химиотерапии мы тянем их 2,5–3 года. При раке печени и метастазах раньше мы говорили: максимум полгода жизни. Теперь они живут 4,5–5 лет, потому что появились очень эффективные химиопрепараты, совершенствуется лучевая терапия, хирургическая тактика.
Я сам маммолог, в 1986 году оперировал рак молочной железы. И те мои пациентки живут уже по 30 лет. Уже своих внуков переженили. Конечно, они не приходят раз в год на обследование. В лучшем случае вспомнят раз в три года, прибегут, проверятся и дальше живут. А есть пациенты, которые сгорают в течение года, настолько агрессивная бывает опухоль.
Онкология XXI века
– Что помогает вам лечить такую жестокую болезнь, как рак?
– Суперсовременное оборудование, которое позволяет проводить лучевую терапию на самом высоком международном уровне. Это парк линейных ускорителей – 12 штук. Из них четыре последних, каждый стоимостью по полтора миллиарда тенге, поставили в Актобе, Семее, Астане и Алматы. Мы открыли 10 референс-лабораторий для персонифицированного определения видов опухолей с целью более точного назначения вида лечения. Обучили уже порядка 400 специалистов со всего Казахстана химиотерапии, хирургии, лучевой терапии. Открыли новые для нас направления – это онкопсихология и социальная онкология. Сейчас в каждом диспансере у нас работают как минимум два психолога и один соцработник.
Впервые в СНГ у нас открыта сенсорная комната для реабилитации и психологической разгрузки больных детей и их взрослых родственников. Человек заходит в нее и сразу отстраняется от своих тяжелых мыслей. Дети там рисуют, слушают музыку, фантазируют. Идет реабилитация и взрослых, потому что, пока дети лечатся, их родители постоянно рядом. Мамы замыкаются на болезни ребенка и забывают про своих здоровых детей. Многие семьи из-за этого распадаются. И здесь обязательно нужна помощь психолога, чтобы они могли этот процесс и это время безболезненно пережить.
У нас появились специалисты и по новому направлению, социальной онкологии. Ведь онкобольные очень нуждаются в социальной помощи государства. Социальный онколог подсказывает пациенту, как оформить инвалидность, получить пособие и другие льготы. Например, кто знает, что инвалиды I группы имеют право на индивидуального помощника, которому предусмотрена ежемесячная зарплата порядка 48 тысяч тенге? А вы знаете, что инвалиды не должны ходить в ЦОН? Оказывается, есть такой пункт в законе, что если ему нужна какая-то справка, то он звонит, и человек из ЦОНа собирает ему все нужные документы и приносит домой.
– А что бы еще вам хотелось улучшить в противоонкологической службе?
– Хотелось бы, чтобы люди поменяли свою психологию. Каждый человек в первую очередь должен сам беречь свое здоровье. Кто не бережет, платит за это. И хорошо, если деньгами. А если не деньгами, а своей жизнью? Нужно осознавать эту ответственность. Допустим, в Южной Корее человек если не прошел профосмотр или скрининг и заболел, то все лечение оплачивает сам. Прошел профосмотр и заболел, тогда за него 70 процентов платит государство, а 30 он сам. В Австрии, если человек после 45 лет один раз в три года не сделал, например, колоноскопию (обследование толстого кишечника, в том числе и на раковые клетки) или не прошел другую обязательную диагностику, у него закрывают банковские карточки. Он даже хлеб не сможет в магазине купить. Вот так вот, чтобы осознавал всю ответственность!