Концлагерь или психиатрическая лечебница? Как женщину едва не забрали в дом для душевнобольных вслед за дочерью - Караван
  • $ 498.34
  • 519.72
-1 °C
Алматы
2024 Год
22 Ноября
  • A
  • A
  • A
  • A
  • A
  • A
Концлагерь или психиатрическая лечебница? Как женщину едва не забрали в дом для душевнобольных вслед за дочерью

Концлагерь или психиатрическая лечебница? Как женщину едва не забрали в дом для душевнобольных вслед за дочерью

В последнее время в редакционной почте “КАРАВАНА” всё чаще возникает тема психиатрической помощи. Или, скажем точнее – психиатрии. Слово “помощь”, дающее надежду на избавление от страданий, как-то не вяжется с рассказами тех, кому “помогли” или “помогают” в Центре психического здоровья.

  • 25 Июня 2021
  • 9652
Фото - Caravan.kz

В конце января мы рассказали о принудительной госпитализации в Центр психического здоровья Виктории БАЖЕНОВОЙ, проживавшей в ЦСУ “Шанырык” (см. “Женщину за жалобы закрыли в психушке…” на сайте Caravan.kz). И вот – новая информация.

В редакцию обратилась мать 27-летней алматинки.

“Уже 3 месяца я тщетно пытаюсь увидеть дочь, госпитализированную в ЦПЗ без моего ведома и согласия, – рассказывает читательница газеты. – Моя девочка заболела перед самым окончанием школы. Она хорошо училась, участвовала в олимпиадах, хорошо рисовала. В 11-м классе получила сертификат кафедры правоведения юридического факультета КазНУ. Но отношения с одноклассниками у нее не складывались.

Отторжение в школьном коллективе, переходящее временами в открытую вражду, вынужденное одиночество, неудачная сдача ЕНТ – всё это вылилось в болезнь. Пойти на выпускной моя красавица уже не смогла…

Конечно, я верила, что врачи вернут ей здоровье, и соглашалась на лечение Куралай в ЦПЗ. Несколько раз скорая приезжала к ней по моему вызову. Но, сопровож­дая дочь в центр, я слышала, как грубо обращались с ней врачи. Однажды, когда Куралай отвели в ванную, которая находится рядом с приемным покоем, я слышала, что за закрытой дверью она зовет меня: “Мама! Мама!”. А потом был звук, как если бы кого-то ударили, и всё стихло. Я долго не уходила, ждала, когда закончится эта помывка. Но мне сказали, что дочь уже увезли в отделение на лифте и я ее не увижу.

С тех пор у меня закрались сомнения в правильности происходящего. В ванную дочь повели санитары-мужчины. Четверо! Что, если она воспротивилась их присутствию и ее избили? О худшем даже подумать боюсь. Конечно, иногда с психически больными людьми трудно сладить. Но если они осознают происходящее, зачем их подвергать такому унижению, как раздевание и мытье в присутствии лиц другого пола? К тому же это дополнительный и очень сильный стресс, который на руку болезни.

В апреле 2015 года Куралай доставили в ЦПЗ из интернет-клуба. Разыскав ее, я увидела на ногах у дочери многочисленные синяки. Спросила: “Что это?”. Она сказала, что ее били в приемном покое, заставляя подписать добровольное согласие на лечение в стационаре. Да, она больна, но к сочинительству не склонна. Я очень расстроилась: что же это за медпомощь с битьем?

Каждый раз, когда дочка попадала в Центр психического здоровья с улицы, мне приходилось подолгу искать ее, нередко с полицией. Потому что меня никогда не извещали о ее местонахождении. В 2017 году поиски продолжались 12 дней, в 2018-м – 10. У работников центра, с которыми мне приходилось сталкиваться, я не заметила даже элементарного сострадания к близким своих пациентов. Обстановка в центре такова, что люди, приходящие навестить больных, чувствуют себя виноватыми неизвестно в чем. Мне, например, врач, с которым я никогда раньше не общалась, многозначительно объявила: “Знаю я и вас, и вашу дочь…”. Что это был за намек? Дочка больна, а что не так со мной?

В августе 2019 года моя дочь пропала. Мы вышли с ней в магазин, и, пока я стояла у кассы, она будто испарилась.

В ЦПЗ ее поступление отрицали. Я подала заявление в полицию. Розыск был долгим и безуспешным. В конце концов у меня же и спросили: где дочь? Что я с ней сделала? Фактически я попала под подозрение. Наверное, на меня бы и дело завели. Но в один прекрасный день – спустя 10 месяцев! – я увидела Куралай сидящей на скамейке недалеко от дома. На вопрос: “Где же ты была, дочка?”, она сказала: “В больнице”.

О больнице говорила и одежда, надетая на Куралай – чужая, серая, безразмерная. Две огромные кофты и две пары огромных штанов при полном отсутствии нижнего белья. И под всем этим “благолепием” – настоящий скелет. Я пришла в ужас, освобождая дочь от казенного тряпья. У взрослой девушки, никогда раньше не страдавшей худобой, совсем не осталось груди – она в буквальном смысле высохла. Длинные волосы были коротко и неаккуратно острижены. Под тем, что осталось, ползали вши.

Передвигалась Куралай с большим трудом. А ее душевное состояние я просто не знаю, с чем сравнить. Мало сказать, что она была подавлена – моя девочка будто прошла через пытки в концлагере. Я не решилась задавать ей вопросы…

Чем объяснить, что управление общественного здоровья г. Алматы в ответ на мое обращение не подтвердило и не опровергло факт госпитализации Куралай? В официальном письме от 24 сентяб­ря 2019 года со ссылкой на Кодекс “О здоровье народа и системе здравоохранения” говорилось: “…Информация о факте обращения за медицинской помощью, состоянии здоровья гражданина, диаг­нозе его заболевания и иные сведения, полученные при его обследовании и (или) лечении, составляют врачебную тайну. Предоставление сведений, составляющих врачебную тайну, без согласия гражданина или его законного представителя допускается по запросу органов дознания и предварительного следствия, прокурора, адвоката и (или) суда в связи с проведением расследования или судебного разбирательства”. То есть самому заинтересованному лицу – матери, которая лечит своего ребенка со школьных лет и знает эти самые “сведения” о нем наизусть, информацию давать нельзя? Пусть она сходит с ума от неизвестности?

Так или иначе, это мы пережили. Куралай поправилась, похорошела, у нее появился интерес к модной одежде. Я накупила ей разных обновок. Восемь с половиной месяцев всё у нас было хорошо. 17 и 18 марта 2021 года мы с дочкой съездили в городскую прокуратуру и УСБ департамента полиции, где я оставила заявления. Все видели: она была в полном порядке. А 19 марта кошмар повторился.

Она опять “потерялась”, как будто за ней охотились специально. И опять мне ответили, что в ЦПЗ пациентки с такими данными нет.

Есть женщина с похожей фамилией – так сказали. Я решила, что ее просто неправильно записали, и пришла на другой день с передачей. Но в этот раз и похожей фамилии в списках не нашлось!

24 марта я подала заявление в полицию. На другой день сотрудница розыскного отдела побывала в ЦПЗ и сказала, что Куралай там нет. И что теперь она собирается искать ее в республиканском центре. Но следом пришло сообщение: Куралай все-таки находится в ЦПЗ. Как это понимать? С первого раза разыскиваемого человека не показали даже полиции? Или держали дочь совсем в другом месте? Где? Почему? После стольких госпитализаций сотрудники ЦПЗ просто не могут не знать фамилию и не запомнить внешность больной. Тогда в какие игры они со мной играют?

Узнав, где находится дочь, я два месяца почти каждый день носила ей передачи. То есть я не знаю, кому я их носила.

Встретиться с Куралай мне ни разу не позволили. В каком она была состоянии, могла ли передвигаться, есть, пить – мне неизвестно. На все вопросы о ней я слышала грубое: “Информацию не выдаем”.

17 мая я тоже пришла с передачей. Неожиданно ко мне вышли заместитель директора и бывшая заведующая отделением моей дочери. Предложили пройти в кабинет, чтобы обсудить вопрос о ее выписке. Я очень обрадовалась. Но в кабинете, где, кстати, находились еще двое сотрудников, речь шла совсем не о том. Меня в чем-то обвиняли, за что-то выговаривали. При этом доктора все время куда-то звонили и кого-то торопили с приходом, называя мужские имена. В конце концов я спросила: “Зачем я здесь, если мы не говорим о выписке Куралай?”. И услышала в ответ: “Сейчас мы будем вас госпитализировать”! ПСИХИЧЕСКАЯ АТАКА: зачем бороться с опасными душевнобольными в Казахстане

Конечно, это был шок. К счастью, не ступор. Я вскочила и мимо охраны, не успевшей ничего сообразить, выбежала на улицу. И уже месяц не могу отнести передачу. Но на каком основании со мной так поступают?! По какому праву? Пусть мне ответит прокуратура. Заявление я написала.

Гульнара Сабденова, г. Алматы”.

P.S. Когда это письмо было готово к печати, у автора появилась новая информация. Днем, во вторник, по почте, заказным письмом с уведомлением, ей пришел ответ из прокуратуры, подписанный прокурором города ЖУЙРИКТАЕВЫМ Б. К. А вечером Гульнару Зиябековну попросил о встрече сотрудник городской прокуратуры, вручивший… абсолютно такое же письмо под роспись, которую пришлось ставить на капоте “прокурорской” машины перед отелем “Интерконтиненталь”.

Что бы значила такая активность и предупредительность надзорного органа, не поняла ни сама женщина, ни сопровож­давший ее на всякий случай корреспондент “КАРАВАНА”.

Тем более что во вторничном письме не было ничего нового, кроме одной строки. В ней говорилось: “Вы вправе посещать дочь в приемные дни, т. е. с понедельника по пятницу, с 10.00 до 18.00…”.

Дополнительно “курьер” сообщил, что это исключительно ее привилегия, “больше никого внутрь не пускают”. А если возникнут сложности, предложил звонить ему в любое время.

Жалобы нашей читательницы на угрозу принудительной госпитализации прокуратура пропустила мимо ушей.