Раннее детство моего старшего сына Кирилла пришлось на середину девяностых, а младшая дочь Варвара родилась в 2016 году. И сына в девяностые мы растили в небольшом селе на юге Казахстана: время было такое, что на земле легче было прожить, а Варя растет уже на пятом этаже в “скворечнике” в центре Кызылорды.
И мои рассказы о детстве Кирилла дочка слушает, как сказки, веря в них только потому, что в маминых словах нельзя сомневаться.
– А Кирюша маленький что больше всего любил? – спрашивает Варвара.
– Ловить головастиков, кататься на собаке и печь в золе картошку, – улыбаюсь я.
– Головастиков, – завистливо вздыхает Варвара, – на собаке…
Она мечтает стать “аблакатом” по защите “правов животныф”, часами смотрит документальные фильмы о живой планете и готова каждый день ходить на экскурсию в зоомагазин. Когда кот Барсик задушил нашего хомяка, неосторожно сбежавшего из клетки, Варя сочинила песню “Прощай, моя Мими!”, которая разодрала мне душу.
Кирилл мечтал в ее возрасте быть охотником. Это была самая популярная в нашем селе мужская профессия в его детстве. Семьи охотников и рыбаков жили сытно.
Мой папа, тоже ранними утрами уходивший в степь с ружьем за плечом и закидушками в рюкзаке, научил моего сына тому, что мужчина должен приносить домой добычу.
Четырехлетний Кирилл, играя, важно складывал в холщовый рюкзачок пластмассовое китайское ружьишко – самую дорогую игрушку, что мы могли себе позволить, обувал крошечные калоши на шерстяной носок и ходил по двору в поисках “следов барсука”. Барсуков с охоты его дед приносил часто: крупных, жирных, с мясом, противным на вкус, но очень полезным.
Головастиков мой сын ловил в арыке на краю огородика прямо во дворе нашего старого частного дома, ибо все тогда под окнами сажали грядки зелени, редиса, и обязательно тыкву и кабачки у забора. На собаке он катался чаще всего зимой. В ватной фуфаечке в снег с алабая по кличке Аю было не так больно падать.
Про картошку – отдельная история. Была в нашем дворе глиняная печка с вмазанным в нее казаном, такие печи на юге зовут “душа семьи”. В казане на небольшой охапке хвороста для костра можно и воду для стирки нагреть, и суп сварить, и баурсаки пожарить. В золе под казаном дети пекут картошку, хозяйки запекают свеклу для салата, а еще на углях выпекают пастуший хлеб. Распластаешь по чугунной сковороде лепешку из кислого теста, накроешь ее другой старой сковородой и зарываешь эту “скульптуру” в жар. Через двадцать минут достаешь, открываешь…
Лепешка румяная с двух сторон, запах ее изумительный, разламываешь, как это принято у нас на юге, со словами молитвы – хрустит. Для меня этот хлеб – символ Родины, счастья быть матерью и хозяйкой.
В далекие девяностые наши дети не знали магазинов. Мы старались их не брать с собой за покупками, ибо денег особо не было, а малыши склонны просить себе всё, что они считают привлекательным в витринах.
Варвара в супермаркетах ориентируется лучше меня. А брата донимает вопросами:
– А ты какие “киндеры” в детстве любил, с Пороро в капсулах или с бегемотиками?
– Не было тогда у нас “киндеров”, – отвечает сын.
– А молочный коктейль ты брал клубничный или ванильный?
– Бабушка варила мне какао.
– А тебе покупали книжки с наклейками?
– Я с мамой в библиотеку ходил.
Ходил. И это был целый ритуал. По вторникам мы брали в сельской библиотеке сыну детскую литературу, мне – научную, бабушке – сентиментальные романы. Сын мой рос без девайсов и Интернета. И вырос. В юности занимался спортом, получил звание мастера спорта по хоккею на траве. Выучился в институте на ихтиолога, потом “забрел” в журналистику. Три года назад сам папой стал.
К чему я всё это вспомнила. К нам приходил 31 декабря вечером Дед Мороз. И опять Варвара меня удивила каким-то уж суперсовременным взглядом на жизнь. Да так, что снова вспомнилось детство старшего отпрыска.
Кирилл Деду Морозу писем не писал. Он вообще не понимал, как подарки можно просить. Какие есть у Деда, такие и дарит. Конечно, он ждал этого розовощекого старика, радовался и мелкой шоколадке от него, и деревянному пистолету, и десятку грецких орехов, яблокам и кураге в мешке Деда Мороза. Помню, в четыре года он уморил Мороза, старательно прочитав ему “Краденое солнце” Чуковского от начала и до конца. А когда маленький Кирюша, у которого нет слуха и даже чувство ритма не очень, танцевал в праздник “Яблочко”, – со смеху можно было упасть. Но ребенок старался, и мы хлопали, а Дед Мороз после такого представления даже спросил рюмку водки и бутерброд с салом.
Варвара Морозу нынче написала, вернее, нарисовала письмо длиною в метр.
– А что? – в ответ на мое удивление десятком запросов к Деду сказала Варя. – Он же не каждый день приходит.
Рационально, конечно. Не каждый.
Пришедшему Деду Морозу Варвара спела для начала частушки про свинку Пигги из глупого кустарного интернет-ролика (ох уж этот YouTube!), потом станцевала танец под непонятный хит “Пикачу”. Прочитала с выражением “Плачет киска в коридоре” и спросила, где Мороз припарковал оленей.
– А то у нас рядом с помойкой бродят беспризорные собаки, – объяснила Варя. – Могут напугать оленей, ищи их потом по всему городу.
Дед Мороз оставил Вареньке целый мешок подарков: куклу, набор доктора, фигурки динозавров, коробки с пластилином и красками. Девочка играла всем этим, пока так и не уснула на ковре рядом с грудой игрушек.
А утром первого января меня разбудил отчаянный крик дочери:
– Мама, я в возмущении!
– По поводу чего? – поинтересовалась я.
– Я рисовала в письме Деду Морозу гироскутер, скейтборд, электросамокат, кресло-качалку, банан для катания на море, щенка чихуахуа. А он мне принес совсем не то! У него э-ко-но-ми-чес-кий кризис! Он дарит бюджетные вещи! Надо было писать Санта-Клаусу, у него там, в Америке, всего завались!
– Чего еще там, в Америке, завались? – удивленно спросила я.
– Американцев, конечно!
Наверное, мои внуки будут уже не писать письма Деду Морозу, а разговаривать с ним по скайпу, расспрашивая, как у него с деньгами. Одновременно обзванивая его конкурентов: Йыулувана, Синтерклааса, Йоулупукки. Или они в него уже просто не будут верить?
КЫЗЫЛОРДА