“Удачное” замужество
Ровно 50 лет назад в Москве состоялась премьера фильма “Песнь о Маншук” режиссера-фронтовика Мажита Бегалина, посвященного первой казашке – Герою Советского Союза Маншук Маметовой.
У него было много общего с его героиней. Воевали в одной и той же 100-й отдельной стрелковой бригаде Калининского фронта, были одногодками – оба родились в 1922 году. Он, как и Маншук, ушел на фронт со студенческой скамьи: она успела окончить 2 курса мединститута, он – нулевой курс Горного института: хотел стать маркшейдером. Весной 1943 года вернулся домой без правой руки. В том же году поступил во ВГИК, в мастерскую Сергея Герасимова.
После окончания института несколько лет работал на “Мосфильме”, был вторым режиссером в фильмах “Молодая гвардия”, который снимал его педагог, и “Падение Берлина” Михаила Чиаурели. Работая в этих картинах, исподволь готовился к съемкам на Алматинской киностудии (так тогда называлось АО “Казахфильм” им. Ш. Айманова). Вернулся в Алма-Ату в 1949-м, работал художественным руководителем киностудии, был вторым режиссером на картине Ефима Дзигана “Джамбул”. Думал, что останется на родине навсегда: здесь у него родился сын Нартай, появился свой угол, получил двухкомнатную квартиру, но вскоре был вынужден перебраться в Москву. Жене, актрисе Олесе Ивановой, не подошел здешний климат. Но, живя там, Мажит не оставил Казахстан: самые знаковые картины – “Это было в Шугле”, “Его время придет”, “Следы уходят за горизонт”, “За нами Москва”, “Степные раскаты”, “Песнь о Маншук” – сняты на “Казахфильме”.
Рассказать о девушке-герое языком кино режиссер-фронтовик считал своим нравственным долгом.
Автором сценария “Песнь о Маншук” был Андрей Кончаловский, муж в ту пору Натальи Аринбасаровой, исполнительницы главной роли – Маншук Маметовой, за которую актриса едва не получила Госпремию СССР. Почему не была удостоена награды – это уже другой вопрос.
До этого Кончаловский снял ее в своей вгиковской дипломной работе – полнометражной картине “Первый учитель”. После этого недоброжелатели стали заявлять, что казахская девочка Наталья Аринбасарова вытащила счастливый билет – карьера состоялась благодаря удачному замужеству.
– Кто хочет так думать, пусть думает, но для того, чтобы понравиться такому человеку и вытащить этот “счастливый билет”, надо быть не просто “пуговкой”, – говорит актриса. – Я так называю красивых женщин с пустыми, похожими на блестящие пуговки, глазами. Ему же понравилась не какая-то другая девочка, а именно я. Это, во-первых, а, во-вторых, пока мы были женаты, да, он написал для меня сценарии фильмов “Песнь о Маншук”, “Ташкент – город хлебный”. Потом, когда мы были уже не вместе, он тоже предлагал писать сценарий под меня, потому что видел, что мои самые активные актерские годы пришлись на 70-е, когда играть, в общем-то, было нечего, все фильмы были однообразными.
Но он был очень занятым человеком, и я снималась в том, что предлагали, и, по большому счету, бывший муж никак не влиял на мою актерскую карьеру. Я, например, очень хотела сниматься в фильме “Кровь и пот”. Боже мой, сколько было заложено в образе Акбалы! Но меня не утвердили, там был какой-то свой расклад и интриги. Кончаловский, как автор сценария, мог повлиять, но нет, он ничего не сделал, чтобы помочь мне.
Сейчас этого уже нет, но в молодости я очень страдала, когда слышала, когда актрисы говорили: “Нам достаются роли, если только Наташа Аринбасарова откажется”. Это неправда, когда мне звонили из Казахстана и приглашали на картину, я говорила: “Попробуйте сначала своих актрис. Я приеду, если только они не подойдут”.
Может быть, живи я в Казахстане, снималась бы больше, но мне казалось, что чем меньше варишься в собственном соку и чем больше видишь (я же очень много ездила по миру в советское время), тем больше можешь привнести в казахское кино.
Но жизнь у меня не такая гладкая, как многим кажется, мне часто бывало очень трудно. После “Первого учителя” я получила Кубок Вольпи за лучшую женскую роль на Венецианском фестивале. Тем самым как бы сразу взяла высокую планку. Ее надо было держать, всё время доказывать, что я актриса, которая что-то представляет собой и без мужа. Потом был фильм “Джамиля”, он получил приз во Франции как лучший иностранный фильм. Пресса писала, что Чингиз Айтматов, как автор идеи и сценария, специально создавал эту историю для меня, хотя на самом деле она была написана гораздо раньше фильма.
Успех не прощают
– И, наконец, “Песнь о Маншук”, – продолжает Наталья Утевлевна. – Я получила за него сразу 3 приза. В Москве впервые за всю историю советского кинематографа была устроена персональная пресс-конференция в прямом эфире для меня. Такого, чтобы молоденькой актрисе (мне тогда было 23 года) дали прямой эфир на 40 минут, на советском телевидении еще не было. Перед этим была масса указаний. Например, отец у Маншук был репрессирован, она – дочь врага, поэтому эту тему упоминать было запрещено. Те, которые задавали мне вопросы, очень волновались. Каждому из них организаторы раздали по вопросу, но так получилось, что, когда я рассказывала, как бы предвосхищала следующий вопрос. Но они мне снова задавали, и тогда я поняла, что бедолаги с перепугу даже не слушают меня.
Тем не менее всё получилось очень хорошо. Один наш друг, очень известный пушкинист Николай Борисович Томашевский, сказал: “Наташенька, я не подозревал, что вы такая умная”.
Когда получала Государственную премию СССР за “Вкус хлеба”, в комитете по их присуждению ко мне сбежались какие-то женщины. Стали угощать чаем, а потом сказали: “Мы так счастливы, что хотя бы в этот раз вы получили Госпремию”. Я вытаращила глаза: “Что значит – “в этот раз”?”. – “Мы же вас выдвигали за “Песнь о Маншук”, но казахи не прислали документов. Это же картина “Казахфильма”.
– Это произошло случайно?
– Не знаю. Мне известно лишь, что если я получила бы Госпремию на 10 лет раньше, то, может быть, это очень помогло мне в жизни. Было горько, обидно, но, когда ты молода, кажется, что всё впереди. Тем более что я в то время много ездила за границу, куда все так рвались тогда. Мне часто звонили из центральных газет и журналов: “Ну расскажите, что вы сейчас делаете?”. “Ничего”, – отвечаю я. – “Ну хотя бы что-нибудь”. Не знаю, может быть, это было продиктовано тем, что в советское время давали установку писать не только о российских, но и национальных актерах? Для себя же я знала одно: самое главное – работа, если она есть, будет всё. И фестивали, и поездки, и пресса. Поэтому, как только появлялась работа, я отказывалась от всех других радостей жизни.
– От каких, например?
– Ну, допустим, поехать куда-то. Как-то, когда я снималась в Киргизии в фильме “У старой мельницы”, в аул, где мы работали, пришла телеграмма из Госкино, что я должна лететь в Индию. Я там давно мечтала побывать, но съемочная группа встала на колени: “Если ты уедешь, мы встанем”. И я отказалась от поездки.
Карьера – голосом
– Вы снялись в двух картинах с Нурмуханом Жантуриным…
– Это глыба! У него никогда не было чванливого: “А кто ты такой? Да что ты там из себя представляешь?!”. Так бывает, когда у человека много и в душе, и в сердце, и в голове. Таких людей не очень много. Рядом с ними из-за их уважительного отношения и другие становятся талантливее. Хотя мы никогда не дружили близко, у Нурмухана-ага было очень нежное ко мне отношение. Мы снимались с ним в фильмах “Красавица в трауре” и “Там, где горы белые”. У последней ленты немного странная судьба – она много-много лет лежала на полке. К тому же очень странно меня пригласили сниматься в ней. В 1973 году в Алма-Ате проходил Всесоюзный кинофестиваль. Я помню прием у Кунаева. Динмухамед Ахмедович, разговаривая с нами, вспоминал те времена, когда две эвакуированные в Алма-Ату киностудии, “Мосфильм” и “Ленфильм”, стали ЦОКСом – Центральной объединенной киностудией.
Потом я улетела, но буквально на следующий день пришла телеграмма из “Казахфильма": “Срочно вылетайте в Алма-Ату на съемки в картине Виктора Пусурманова”. Ничего не поняла, но подчинилась, я ведь очень дисциплинированная, такой меня воспитывали сначала мама, потом – балет. Оказывается, после того приема Кунаев спросил: “А Наташа Аринбасарова была? А она снимается на Казахфильме”?”. Киношное начальство хором ответило: “Да, да!”. На самом же деле это было далеко не так. Вот почему я говорю, что ко мне в Казахстане было непростое отношение. Фильм “Песнь о Маншук” Мажита Бегалина, где я сыграла главную роль, имел очень большой успех. В Казахстане я получила премию Ленинского комсомола, в Минске на Всесоюзном кинофестивале – премию за лучшую женскую роль и серебряную медаль имени Довженко. Я в ту пору была еще студенткой ВГИК, у меня был как раз дипломный год, но вдруг приходит телеграмма из Казахстана: “Вылетайте на съемки”. Даю ответную телеграмму: “Не могу, у меня защита диплома”. И всё – за то, что я посмела отказаться, меня больше не приглашали сниматься в Казахстане.
И вот только в 1973 году, когда Кунаев спросил обо мне, киношные начальники забегали – куда же меня воткнуть?!
Виктор Пусурманов как раз в это время снимал фильм “Там, где горы белые”. Роль дочери героя Жантурина, старого нефтяника Мырзагали, должна была играть жена режиссера. Но после вмешательства Кунаева ее спешно решено было отдать мне. Если бы я об этом знала, никогда бы в жизни не согласилась поехать на съемки. Когда мне об этом донесли, было неприятно, я очень нервничала, но съемки уже начались.
Так Жантурин стал моим партнером. Помню, во время драматической сцены на вокзале он сделал мне замечание: “Что это у тебя желваки ходят? Это дешевый трюк”.
Вообще, в этого актера я влюбилась еще в детстве, когда посмотрела фильм “Его время придет”, где Жантурин играл главную роль – Чокана Валиханова. А потом я встретилась с ним в Москве. В 1958 году там проходила декада казахского искусства. Я тогда училась уже в хореографическом училище Большого театра. Нам сказали, что мы будем участвовать в одной из постановок, посвященных декаде. Мы каждый день бегали на репетиции в Большой театр, и вдруг однажды мне говорят: “Девочка, ты стихи можешь читать?”. Отвечаю, что могу. Оказывается, появилась такая задумка: с одной стороны сцены актер читает стихи на казахском, а с другой – девочка на русском. После того, как я для пробы прочитала “О Волга, колыбель моя!”, меня подвели к какому-то мужчине. Поднимаю глаза – Жантурин! Мой кумир! Я была так горда, что буду с ним стоять на сцене, но, к сожалению, наш номер отменили.
– Говорят, вашей актерской карьере во многом способствовал и голос тоже?
– О том, что у каждого народа бывает заложенный природой тембр голоса, я услышала от своего учителя Сергея Аполлинариевича Герасимова. Разбирая наши студенческие работы, он как-то сказал: “Вот у Наташи Аринбасаровой специфический азиатский голос – гортанный, немножко глуховатый, но она всё это преодолевает, потому что регулярно занимается сценической речью”.
И тем не менее звукооператорам со мной приходилось тяжеловато, у меня и прикус неправильный, и “р” картавая. Обо всём этом я сказала одному режиссеру, который предложил мне озвучивать Зою в его радиопостановке по поэме Маргариты Алигер “Зоя Космодемьянская” в тот год, когда я закончила ВГИК. Он ответил: “Это не кино, вам не нужно будет ничего читать наизусть, текст можно делать и с листа”. Но я дома так тренировалась, что выучила незаметно для себя всю поэму наизусть, чем привела его в восторг. Эта работа, где не нужно думать о том, как ты выглядишь, и ничего не отвлекает выразить голосом трагедию героини, доставила мне огромное удовольствие. Говорят, что радиопостановка по поэме Маргариты Алигер вошла в Золотой фонд российского радио, но я сама, кстати, ни разу не слышала ее. Так как Маншук Маметова и Зоя Космодемьянская – героини одного поколения, позже, когда на встречах со зрителями я рассказывала о своей роли в фильме “Песнь о Маншук”, то часто читала стихи из этой поэмы.
АЛМАТЫ