Между тем на съемках легендарного психологического детектива Асанали Ашимов едва не погиб. Кроме того, с этой картиной связан ряд мистических истории.
Предтеча “Атамана”
Время с 1967 по 1988 год у Асанали Ашимова было периодом настоящего творчества и ударного труда. За 10 лет – с 1970-го по 1980-й – он получил 3 звания: заслуженного артиста, народного артиста республики, народного артиста СССР, лауреата Госпремии республики, потом Союза.
– Весть о первом звании – заслуженного артиста – пришла, когда я снимался у Шакена Айманова в “Конце атамана”, – рассказывает Асанали-ага. – Мы тогда были в поселке Кеген Алматинской области. Отработав день, вечером зарезали барана, что обмыть мою радость. Шакен-ага тогда, помню, сказал: рановато что-то дали. Я даже обиделся на него: “Шакен Кенжетаевич, какое там – рано! Мои однокурсники Фарида Шарипова и Сабит Оразбаев получили заслуженных еще 3 года назад”. Кстати, когда тесть (первой женой Асанали Ашимова была дочь Шакена Айманова Майра. – Авт.) пригласил меня на свою картину, я уже снимался у Султана Ходжикова в “Кыз-Жибек”. Шакен Кенжетаевич, чувствовалось, был не очень доволен, что я удачно прошел кастинг. Во-первых, у него, оказывается, были свои виды на меня, а, во-вторых, с Ходжиковым у них сложились несколько натянутые отношения.
Но сам я был счастлив! Султан-ага ведь не собирался утверждать меня на роль Бекежана. Не нравился я ему! Пройти пробы он мне разрешил так, на всякий случай. А мне страшно хотелось сыграть Бекежана. Это была узловая роль, на ней держался весь фильм, поэтому соперники у меня подобрались архисерьезные. Каукен Кенжетаев, Нурмухан Жантурин, Ануар Молдабеков…
Накануне проб я всю ночь не спал, а с утра побежал в театр. Подобрал там костюм средневекового батыра и шлем, который очень шел мне, и попросил сделать грим, в первую очередь подчеркивавший глаза. А они у меня в те годы были хороши. И выдал всё, что мог! У Габита Мусрепова, автора сценария, как говорится, челюсть отвисла.
– Вот он – Бекежан! – закричал потрясенный старик.
Нравлюсь не нравлюсь я режиссеру, уже не играло роли: всем было ясно, кто будет играть Бекежана.
Если бы меня поставили перед выбором –- играть Тулегена или Бекежана, на лирического героя я бы не согласился, даже если бы взяли без проб.
Прохожие на меня оглядывались, когда я шел по улице, смеясь от счастья и разговаривая сам с собой. Ноги несли меня неизвестно куда! И вдруг навстречу – Курманбек Жандарбеков, первый и лучший исполнитель роли Бекежана на казахской сцене. Яркий, темпераментный красавец, как он пел и танцевал, передавая зрителю характер своего героя! В тот памятный вечер Жандарбеков шел из консерватории, где преподавал. Я в слезах кинулся к нему: “Коке, меня утвердили на роль Бекежана! Разделите мою радость. Прошу, не отказывайте мне!”.
За рюмкой коньяка в ресторане гостиницы “Алма-Ата” он благословил меня на роль, которая когда-то прославила его самого. Я же предупредил, что немножко “украду” от его Бекежана. И я “украл” его темперамент и экспрессию.
Первый казахский детектив
Съемки “Кыз-Жибек” были в самом разгаре, когда появился сценарий картины “Конец атамана”. Предтечей этому послужил очерк в “Известиях” о чекисте Касымхане Чанышеве. Прочитав газету, Кунаев встретился с Аймановым, чтобы сказать ему: “Это же готовое кино! Почему не снимаете?”. Режиссеру, раз это прозвучало из уст первого секретаря ЦК Компартии Казахстана, отступать было некуда. Он тут же позвонил Андрею Кончаловскому, молодому, подающему большие надежды сценаристу и режиссеру. Сказал, что “Казахфильм” получил госзаказ и срочно нужен сценарий. Кончаловский приехал в Алма-Ату, и они вместе с полковником КГБ Тропининым в одном из алматинских санаториев сели писать сценарий.
– Перед этим Айманов пригласил Андрона к себе домой и познакомил со мной: “Вот артист, который будет играть главную роль. Под него и пиши”, – вспоминает Асанали Ашимов. – У меня сердце упало от этих слов: “Как же так?! Я ведь уже занят в “Кыз-Жибек”! Я не успею!”.
Шакен Кенжетаевич невозмутимо ответил: “Не вздумай отказываться. Зарубежные артисты снимаются одновременно в нескольких картинах. И ничего – успевают”.
Ну, хорошо, успевать и там, и здесь как-нибудь приноровлюсь. А как быть с бекежановской бородкой? Сбрить я ее не могу – тогда это будет уже не Бекежан, а у чекистов ведь не должно быть каких-то особых примет на лице – ни бородки, ни бородавки, ни родимого пятнышка, ни шрама.
Шакен Кенжетаевич всегда славился тем, что мог найти выход из самой, казалось бы, безвыходной ситуации. Он велел оставить только саму бородку. “Ничего, – сказал Айманов, – в кино художественный вымысел допускается”. Сбритые бекежановские бакенбарды на съемках “Кыз-Жибек” приходилось заменять искусственными. А чадьяровская бородка так и осталась у меня на всю жизнь, я ее до сих пор ношу…
“Конец атамана” был готов даже раньше “Кыз-Жибек”: картина была снята за 3 месяца.
– Глупые и завистливые люди думают, что в картину я попал по блату, но режиссер, приглашая меня на роль, думал не обо мне, а о себе, – утверждает Асанали Ашимов. – Все творческие люди эгоисты, и Шакен Кенжетаевич не исключение. Будь иначе, он снимал бы только актеров-родичей из Среднего жуза. Например, своего родного брата Каукена Кенжетаева. Но Шакен-ага не знал ни жузов, ни музов, он ценил в людях творчество. Во мне ему в первую очередь приглянулась внешняя фактура.
“Конец атамана” был первым двухсерийным фильмом, снятым на “Казахфильме”. До “Атамана” Айманов снимал комедии, сюжеты которых брал из жизни. “Ангел в тюбетейке”, к примеру, появился после того, как режиссер услышал историю женитьбы одного своего родственника. Сакко, так звали этого парня, отличался редкой стеснительностью. Зато мать у него была очень шустрой и боевой. Подыскивая невесту любимому сыночку, эта женщина действительно обошла почти все девичьи общежития Алма-Аты. Кто был последней любовью Шакена Айманова
После просмотра первого в истории “Казахфильма” психологического детектива “Конец атамана” друг Айманова Григорий Чухрай, у которого имелась в Москве своя экспериментальная студия, предложил ему специализироваться на детективных фильмах. У него, мол, уже и материал есть для этого. Но каким бы лестным ни было предложение, режиссер ответил отказом: у него были другие планы, он собирался пойти на съемки “Абая”. Главного героя должен был сыграть Асанали Ашимов.
Но, увы! Айманов не успел даже толком узнать реакцию массового зрителя на “Конец атамана”. А первым его зрителем был Динмухамед Ахмедович Кунаев.
Один из членов правительства попытался было, как вспоминает Асанали Ашимов, на банкете в честь фильма “укусить” режиссера. Дескать, он по блату снимал своего зятя. Айманова это замечание не просто задело – оскорбило. “Слушай, ты! – сказал он, зло сощурив глаза. – Ты вот сидишь за богатым дастарханом и набиваешь живот вкусной едой. А ты вообще представляешь, что такое актерский труд?! Ашимов ведь едва не утонул, снимаясь в картине!”.
И в самом деле, при съемках одного эпизода, где актер на лошади переплывал горную речку Чарын, на него скатился огромный камень. Он упал и, пока подоспела помощь, успел вымокнуть в ледяной осенней воде с головы до ног.
Не стало Айманова
15 декабря 1970 года солидная компания во главе с Шакеном Аймановым с премьерой “Атамана” поехала на Дни Казахстана в Грузию. Жить режиссеру оставалось всего неделю.
– Потом мы припоминали какие-то странности в его поведении, – рассказывает Асанали Ашимов. – Он в те дни был необычайно весел, вел себя как мальчишка. В ресторане тбилисской гостиницы заказал домашнюю чачу. Поднимая первый тост, сказал, обращаясь к Мажиту Бегалину: “Бразды правления казахским кино я могу передать тебе хоть сегодня”.
Второй случай связан с “аэродромками”, грузинскими фуражками. Мы с ним зашли в одно тбилисское ателье. Он подобрал буклированную ткань. С лицевой стороны ткани заказал фуражку мне, а с изнаночной – себе. Зачем он это сделал – не могу найти ответа до сих пор. Ведь ткани, в том числе и букле других цветов и оттенков, было много.
Забрать свой заказ мы так и не успели. Днем уехали в одно грузинское село, вернулись ночью, а под утро нужно было мчаться в аэропорт. Все члены делегации возвратились в Алма-Ату, а Шакен Кенжетаевич поехал в Москву на пленум кинематографистов.
23 декабря в шесть утра раздался звонок в дверь моей квартиры. Открываем – на лестничной площадке стоят актер Капан Бадыров и драматург Аким Тарази. У обоих серые лица.
Капан-ага – милейший человек, но вот с тактом у него были нелады. Он прямо в лоб сообщил моей жене: “Шакен погиб в автокатастрофе”. Майра без чувств упала на пол. А я застыл! Не знал, верить или не верить?
В то же утро мы вчетвером – я, Мурат – сын Айманова, его брат Каукен Кенжетаев и директор киностудии “Казахфильм” Камал Смаилов – вылетели в Москву. По пути из аэропорта в Институт имени Бурденко, где накануне пытались спасти Айманова, всё еще теплилась надежда: ведь Шакен-ага – шутник, балагур. Может, он опять решил всех нас разыграть?
Но нет, у его тела со скорбными лицами ждали нас московские артисты…
Оказывается, 22 декабря, сразу после окончания пленума, Шакену Кенжетаевичу сообщили, что на следующий день он во главе делегации советских кинематографистов должен вылететь в Объединенные Арабские Эмираты. Была пятница, конец рабочей недели, и он поспешил в Госкино, чтобы успеть оформить документы. Туда его кто-то подвез, а возвращаясь обратно, он не стал спускаться в подземку – страшно ее боялся, а решил просто перейти дорогу. Дошел до середины улицы Горького, и тут машины пошли сплошным потоком. Подался назад, и… на него налетела белая “Волга”.
Его отбросило на бордюр, Шакен-ага упал, тут же встал в полный рост и снова упал, чтобы больше уже не подняться. В 12 часов ночи Шакен Кенжетаевич скончался на операционном столе.
В тот же день нас принял Кунаев. Встречая нас в дверях казахстанского постпредства в Москве, он держал в руках зажигалку. Димеке только что вернулся из командировки в Уругвай. Перед отъездом он как раз смотрел “Конец атамана”, а после спросил Айманова, что привезти ему из солнечного Уругвая. “Ну что привезти? – задумался Шакен-ага. – Зажигалку, наверное”.
… Мы улетали вечерним рейсом. На пассажирских лайнерах в то время не разрешалось перевозить тело, но Кунаев добился. Пассажиры, услышав скорбную весть, подходили к нам выразить соболезнование. Когда стали разносить ужин, никто к нему не притронулся. Самолет был словно мертвый – все сидели без движения.
Приземлились мы ранним утром, но площадь перед зданием аэропорта была полна – алматинцы пришли встречать Айманова. Многие из них не верили, что его больше нет в живых. Первый вопрос к нам был: “Это правда? Шакен не шутит?”.
Так ушел из жизни великий мастер. Кто-то из киношников сказал в день его похорон: “Конец атамана” и конец Айманова”. А меня, видимо, атаман спас: он погибает, но мой Чадьяров остается живым.
Я никогда не задумывался о возрасте Шакена-ага. Оказывается, было ему всего 56…
АЛМАТЫ