На вопросы “Караван. Здоровье” отвечает главный научный сотрудник Международного тренингового центра Национального научного центра особо опасных инфекций им. М. Айкимбаева, профессор Андрей ДМИТРОВСКИЙ.
– В последнее время мы стали свидетелями, как погибают наши медики… Неужели приближаемся к ситуации, когда нас некому будет лечить?
– Да… Но такого допустить нельзя! Считаю, что при лечении инфицированных больных медики вообще не должны заражаться и тем более – умирать. Надо предотвратить повторение подобных случаев во что бы то ни стало, иначе, действительно, некому будет работать с больными. Сейчас наша команда находится в Актобе. К сожалению, и здесь умер главный врач инфекционной больницы! А самый большой парадокс в том, что причина смерти чаще всего устанавливается как пневмония. С моей точки зрения, это политически неверно. В отчетах чиновники называют это “пневмонией неустановленной этиологии”. И тут сразу возникает вопрос, в том числе на уровне ВОЗ: а что это за эпидемия пневмоний развилась в Казахстане? На самом деле это вариант коронавирусной инфекции. Но поскольку диагноз не подтвержден, то и пишут его как вероятный. Потому что клинико-эпидемиологически – это 100 процентов коронавирусная инфекция.
– Возможно, ПЦР-тесты не показывают ее, поскольку она уже в глубине легких?
– Ну тогда и анализ надо брать не из носа, а проверять смывы из бронхов. Причем, если больной находится в реанимации и уже подключен к аппарату искусственной вентиляции легких, ему эти смывы и так делают каждый день.
– Кстати, я слышала, что эти смывы и мокроту лаборатории неохотно берут на диагностику? Почему?
– Вот представьте, как всё происходит в реанимации. Когда тяжелого пациента переводят на искусственное дыхание, его интубируют: вставляют металлическую трубку через рот в трахею и подключают к аппарату ИВЛ, который сам за больного дышит. Естественно, что из-за воспаления и отеков в дыхательной системе, бронхах пациента постоянно скапливается жидкость, а реаниматологи через определенные промежутки времени ее откачивают. И этот материал для ПЦР-диагностики получается сам по себе. Его можно брать и отправлять в лабораторию. Но врачи не делают этого, возможно, из-за большой перегруженности.
Между тем, по китайским данным, мазок из носоглотки дает 63 процента подтверждения, мокрота – примерно 72 процента, а смыв из бронхов – 90–92 процента подтверждения инфекции.
Но в наших реанимациях, судя по всему, нет стандартных контейнеров для забора этого материала. Вот если мазок берут палочкой с тампоном, опускают его в пробирку с транспортно-вирусной средой, обламывают верхушку, закрывают и доставляют этот мини-контейнер в лабораторию, то в реанимации всё это надо набирать шприцем, заливать в какую-то емкость. А лаборатория должна снабдить эти реанимации специальными пробирками. И вроде бы всё просто, но надо же наладить эту систему!
– И тогда будем знать, у кого пневмония от COVID-19, а у кого нет?
– Да… И второй момент: надо приобретать тест-системы на антитела, потому что к концу первой недели болезни, когда у человека появляется пневмония, они уже появляются в организме. И если не срабатывает ПЦР-диагностика, можно брать кровь на антитела. И так понять, от чего лечить пациента.
Обучение врачей
– К сожалению, несмотря на то, что за последние годы мы провели массу тренингов по биобезопасности и по правильному применению средств индивидуальной защиты (СИЗ), до практических работников, видимо, тогда не всё хорошо дошло.
– Может, от того, что им в этих комбинезонах душно и некомфортно?
– Я не знаю, с чем это связано, но СИЗы зачастую не используют, как надо. Мне, например, даже трудно представить, как можно, применяя их, заразиться? Через кожу инфекция не передается, только через слизистые оболочки носа, рта и глаз. Как можно занести туда инфекцию, если всё делать правильно? Если это кашляющий, чихающий больной в коронавирусном отделении или в реанимации, применяют респираторы N-95, которые задерживают 95 процентов всех частиц, в том числе вирусных. Хотя, опять же, надо проверять, чтобы они плотно прилегали к лицу и не было щелей.
– А если человек потеет?
– Потеет он сразу, как только надевает этот защитный костюм, тут уж никуда не денешься. Но, как бы то ни было, делать это надо правильно и находиться в нем, в соответствие с постановлением главного санитарного врача, не более 3 часов. Потом выходить и еще более правильно его снимать.
– В соцсетях в Интернете гуляет фото красивой женщины доктора, у которой под комбинезоном – лишь купальный костюм. То есть медики могут надевать их даже на обнаженное тело?
– Конечно. А еще можно надеть такую спецодежду, которую мы называем “пижама”. По сути, она играет роль впитывающей хлопчатобумажной подстежки, чтобы пот куда-то впитывался, а не стекал в бахилы или сапоги. Но когда снимают комбинезон, потом точно так же аккуратно надо снимать и эту пижаму и проводить ее полную санобработку. Затем идти в душ и полностью обмываться с мылом. Тогда, даже если где-то на кожу попал вирус, всё это уйдет. И только по выходе из “грязной зоны” медработник надевает на себя всё чистое и новое.
Насколько всё серьезно
– Первая и основная причина заражений – это недостаточно серьезное отношение к требованиям, – продолжает профессор Дмитровский. – Особенно поначалу люди недопонимали, насколько всё опасно, по каким причинам нельзя снимать маску, респиратор или спускать их, почему нельзя в “грязной зоне” курить, пить воду. Потому, что так можно занести инфекцию на слизистые оболочки.
Еще важный момент – недостаток обработки. Когда снимают защитный костюм, очки, респиратор, капюшон, после каждой такой манипуляции надо обрабатывать перчатки хлорированным дезраствором. Держать рядом мисочку, емкость с налитым в нее хлорсодержащим средством и протирать им перчатки снова и снова. И только в конце снять их. Эти моменты тоже нарушаются.
– А если помыть руки в перчатках с мылом?
– Нет. Во-первых, мылом долго, во-вторых, не столь эффективно, как обработка хлорсодержащим средством. Ну и помимо пренебрежения правилами нарушения происходят из-за недостаточно продуманной поточности процесса. Это же всё надо организовать! Как выходить из “грязной” в промежуточную зону, где снимать защитный костюм, где мыться, где выходить. А непродуманная система и ведет к тому, что медики заражаются.
Еще момент. У нас, как принято, в “грязной зоне” специалисты ходят, надевают маски, защитные средства, а вышли оттуда – обеденный перерыв, отдых, медики из разных отделений собираются, снимают маски и вместе пьют чай. Это недопустимо!
– Как же пить чай в маске?
– Отдельно! Иначе теряется смысл всех видов защиты. Один человек сходил куда-то на базар, заразился, пришел вместе со всеми в тесной компании попил чай – и всех инфицировал. Вот и стараемся мы довести до автоматизма навыки, как правильно надеть и снять защитный костюм, применять другие средства защиты, как организовать поточность, фильтры – переходы из “грязной зоны” в “чистую”. То есть как не заражаться в условиях работы с больными COVID-19.
– Сколько медработников и в каких регионах вы уже обучили?
– Мы провели тренинги в Алматы, в Талдыкоргане и Талгаре – для Алматинской области, в Таразе, Шымкенте, Туркестане – на юге, в Актау и Бейнеу. Сейчас мы в Актобе.
– Сколько регионов еще осталось?
– Поскольку мы не можем обучить сразу всех медработников Казахстана, наша идея такова: сформировать когорту тренеров, чтобы при каждом крупном медучреждении или районной больнице был человек, который точно знает, как надевать, снимать СИЗы, как проводить инфекционный контроль в стационарах и работать с пациентами с COVID-19.
Безопасность во всем
– Еще, бывает, нас критикуют, что собираем на тренинги больше положенных трех человек, и предлагают проводить тренинги онлайн. Но привить практические навыки онлайн невозможно. Потому что с будущим тренером желательно не один раз всё это надеть и снять. Если что неправильно – показать, как надо. На занятиях у нас собирается 10–12 человек, иногда 15–20. Все слушатели обязательно в масках, работаем в просторных помещениях, чтобы люди не сидели, тесно прижавшись друг к другу, а находились на безопасном расстоянии. Спасти рядового медика: почему врачи отказались работать с больными без средств индивидуальной защиты
– Какие истории рассказывают ваши слушатели из своей практики?
– Историй много, пересказывать не буду, поскольку, особенно поначалу, было слишком много недостатков. А в начале пандемии просто-напросто не было самих СИЗов. Сейчас они уже есть, но не хватает аппаратов искусственной вентиляции легких (ИВЛ). Вот представьте: лежат в реанимации 10 человек с затрудненным дыханием, а ИВЛ всего один… И перед врачом стоит непростой выбор, кого спасать в первую очередь…
Но самая большая проблема у нас в том, что нет нормального эпиднадзора за респираторными инфекциями. По большому счету, никто не знает, сколько в районе, в области и в стране респираторных больных.
– Почему при пандемии это так важно?
– Потому, что всех их надо лечить, и чем раньше, тем меньше будет потом опасных пневмоний. Сегодня система такая, что больных оставляют на амбулаторном лечении, на дому, будто бы ждут, когда разовьется эта пневмония. И вы знаете, что сейчас творится в аптеках: не хватает лекарств, люди в панике скупают всё подряд. Человек, если заболел, не может найти нужных препаратов.
Начинать надо с жесткой регистрации всех заболевших, чтобы планировать объемы поставок лекарств, количество койко-мест и аппаратов ИВЛ в клиниках.
Если не будем знать, где и сколько у нас больных и какой степени тяжести, всегда будет сохраняться эта напряженка, и где-то чего-то будет не хватать.
Даже если у человека небольшая температура, насморк и кашель, он должен регистрироваться в региональной санэпидстанции и входить в список под названием “предположительный”, то есть “с подозрением на COVID-19”.
– Кто будет это делать?
– Те, кто всегда делали – лечебники из первичной медико-санитарной помощи (ПМСП). Они должны сообщать в санэпидстанцию района, а те – вести регистрацию.
– Но со статистикой у нас обычные проблемы…
– Да. А потом оказывается, что мы все время запаздываем. Нужно нам 1 000 коек, а у нас их всего 200. Мы лихорадочно их ищем. Делать всё надо наперед! Тогда можно просчитать, сколько случаев заболеваний будет через неделю, месяц. К сожалению, стратегия нашего предыдущего министра здравоохранения привела к тому, что вся эпидемиология у нас разрушилась. От санслужбы сохранились одни лишь остатки.
При министре Биртанове у нас ликвидировали инфекционные стационары! Ну как можно это делать в Казахстане?
Не можем мы равняться, к примеру, на Швейцарию! Республика ведь богата не только нефтью и газом, но и инфекционными заболеваниями! Инфекционный опыт у нас значительно больше, чем на Западе, и эта служба у нас всегда была мощнее. И не можем мы в пример себе ставить Запад, где нет таких, как у нас, инфекций и такой службы, как у нас.
АЛМАТЫ