К дню памяти и скорби медиа-портал Сaravan.kz собрал воспоминания очевидцев о Великой Отечественной войне.

Истории мужчин и женщин, которые пережили войну, важны не только 9 Мая, но и в день, когда всё началось.

Бисен Джубаниязов: Он руками живот схватил, чтобы все, что внутри, наружу не выпало, а я даже не мог вернуться

В декабре 1942 года семнадцатилетнего Бисена Джубаниязова признали годным к военной службе, на фронт он попал в июле следующего. Вот его история:

«Я хотел воевать. Хотел идти добровольцем на фронт. А меня направили в Рижское военно-пехотное училище, где готовили офицеров. Война − это страшное горе, смерть, кровь, боль… Но тогда, мальчишками, мы этого не понимали. Хотелось поскорее на фронт: тах-пах − и медаль "За отвагу", еще тах-пах − и с победой домой! Это было наивно, но я в это верил. Поэтому первые дни на войне мне показались нестрашными. Как будто игра в войнушку. Но когда начали разрываться снаряды, когда увидел убитых и раненых, когда увидел кровь − вот тогда почувствовал, что это действительно война. И с каждым месяцем становилось все жестче.

Немцы воевали очень организованно и оснащены технически были намного лучше, чем мы. У них − автоматическое оружие, у нас − винтовки. Немецкое вооружение намного превосходило наше. У них не ржавеет, а наше оружие изъедено коррозией. В первый день мне дали винтовку, а я был маленький, взял на ремень винтовку − приклад по земле волочится. Ну, я в первом же бою бросил винтовку и у убитого солдата взял автомат и пошел дальше.

Мой первый бой прошёл под Смоленском, за освобождение города Духовщины. С первого часа бой принял ожесточенный и кровопролитный характер. В наступление шли во весь рост. Быть на войне страшно, а вот так вот идти в атаку страшно вдвойне. Я очень боялся отстать от своих товарищей, боялся, чтобы не обвинили в трусости, насмешки не сделали надо мной. Бежал вместе со всеми, спотыкался, падал, поднимался и бежал дальше, кричал "Ура!", видел, как падали и уже не поднимались бежавшие рядом солдаты. Впереди рвались мины и снаряды, стрельба становилась ожесточеннее. За два дня нашу дивизию практически полностью уничтожили.

Иногда в кино показывают, что раненых боевых товарищей поднимают и тащат назад. На самом деле нельзя было этого делать. Все должны идти только вперед. А сзади шли санитары и подбирали раненых. Я помню, под Смоленском рядом со мной в наступление шел здоровый, бородатый узбек, и вдруг ему пуля живот разрывает. Он руками живот схватил, чтобы все, что внутри, наружу не выпало, а я даже не мог вернуться, чтобы хоть как-то помочь, потому что любой шаг назад − это отступление. Нельзя даже оглядываться − только вперед».

Абдрахман Ишмухамедов: Был приказ любой ценой взять населённый пункт, но не получилось

Новость о войне застала выпускника школы во время прогулки возле шымкентского главпочтамта. Абдрахман рассказывает:

«Продавец газет кричал: "Война началась, война началась". Я хотел отчитать его, чтобы не пугал людей такими шутками, а он в ответ: "Нет, ага, это правда".

В тот момент я проходил курсы связистов – военные профессии тогда были в моде. Меня отправили на центральный телеграф в Куйбышев, однако там работали в основном девушки, и я записался на фронт. Работу кабельщика переоценить было трудно: во время боя необходимо тащить тяжёлую катушку с проводом от командования к передовой и постоянно чинить повреждения, ведь без связи войска рискуют попасть под обстрел, в том числе со своей стороны.

У авиаторов была команда бомбить, а мы уже освободили деревню и вошли в неё. Такое началось – не знали, куда и как прятаться. Главное, старались сохранить голову. Я чудом выжил во время боя за деревню Пустошка. Был приказ любой ценой взять населённый пункт, но не получилось. Тогда погибло очень много молодых людей. Была прямая атака без учёта местности, по старым методам ведения войны, почти штыковой бой. Это потом мы стали умнее. Немецкие орудия были пристреляны на наши позиции.

После тяжёлого ранения в голову меня направили на санитарном поезде в Ярославль, а после перевели в морзисты. Демобилизовался в 1947 году и решил больше не возвращаться к службе, даже когда через пару лет предложили место в КГБ. Там нужно было потерять самого себя. Меня не интересовало умерщвление моего интеллекта».

Абдрахим Жетигенов: Возле палатки стояли немцы. Вот и все, я попал в плен!

Абдрахима Жетигенова призвали в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии в 1941 году и отправили на военную подготовку в Алматы. В следующем году подразделение сержанта Жетигенова эшелоном направили под Воронеж. Он рассказывает:

«На промежуточной станции эшелон остановили, и мы совершили марш-бросок к Воронежу. Заняли оборону на стратегически важном аэродроме. Я пытался спасти пятнадцатилетнего солдата-земляка и попал под обстрел немецких автоматчиков. Получил тяжелое сквозное ранение в легкое. Очнулся от звона в ушах, открыл глаза, а на меня сверху медленно летит кирзовый сапог. Это мне тогда так показалось, потому что я только пришел в себя. Я посмотрел на него и отпрянул от испуга, потому что это была оторванная нога солдата. Встал, опираясь на винтовку, пошел искать командира роты, чтобы сообщить, что ранен. Он, махнув рукой, приказал идти в санчасть. Остановился возле маленькой речушки, через которую перекинули бревно. Возле бревна увидел офицера, который посыпал свою ногу влажным песком. Он тоже был ранен, у него взрывом оторвало ногу. Подошел к нему ближе, он приказал нести его туда же.

Делать оставалось нечего и, затянув потуже на поясе ремень шинели, взвалил офицера на спину. Поднял, и у меня закружилась голова, сел и, изловчившись, пополз по бревну. Сколько усилий ушло на то, чтобы проползти какие-то несколько метров! Переправившись, кое-как передвигая ноги, не имея возможности затянуть потуже ремень, дошел до медсанбата. Отдал подбежавшим санитарам офицера. Несколько рук протянулось, чтобы поддержать меня, медсестра перерезала ремень, и из шинели хлынула кровь. Упал! Очнулся, как мне казалось, после долгого сна, на рассвете, и обомлел… возле палатки стояли немцы. "Вот и все, я попал в плен!" — сказал сам себе и, зажмурив глаза, накрылся одеялом, как будто бы оно спасло меня от плена.

Это было видение. После  я заснул и не помнил, сколько пролежал в госпитале. Когда вновь открыл глаза, увидел "ведра"-каски. Услышал рядом родную речь, говорил солдат, который, оказывается, семнадцать суток не отходил от меня: "Э, қарағым! Сенің де күн көретін өмірің бар екен ғой!" .Так я остался жить. Так закончилась моя, казалась бы, короткая, но длинная война».

Немецкие женщины о переселении: Мы остались без воды и пищи, жили на барже. Затем нас загрузили в поезд и отправили в Караганду

В памяти всех немок остались нечеловеческие условия переселения. Повествования похожи, подтверждаются свидетелями тех событий.

Елизавета Босс вспоминала:

«Семья жила в Евпаторийском районе Крыма. 18 августа 1941 года после обеда нас предупредили, что 19 августа мы должны выехать на новое место жительства и взять с собой не более 17 килограммов багажа. Ночь прошла в сборах, а утром нас увезли на подводах до Евпатории, а оттуда на поезде на Кавказ. Потом нас вывезли по Волге в Гурьев. В Гурьеве нас не приняли, отправили в Баку. В переездах прошло 24 дня. Мы остались без воды и пищи, жили на барже. Затем нас загрузили в поезд и отправили в Караганду. Приехали мы 10 декабря 1941 года. Было очень холодно, пурга, мороз, а зимней одежды у нас не было. Уехали мы в августе, да и жили в теплых краях. Ту одежду, что была, мы променяли на еду».

Елизавета Гардер рассказала:

«Запихали нас, как селёдку, в телячьи вагоны и повезли в неизвестность. Ехали долго. В вагонах было тесно и душно. А вшей – хоть отбавляй. Начались болезни. Врачебной помощи никакой. Тиф и другие болезни были нашими спутниками. В пути на больших станциях в основном кормили супом и лепёшками. Для нас это был праздник».

Баштова Мария Петровна вместе с сестрой находилась в трудовой армии с 1942 по 1956 год. Её воспоминания об этом периоде:

«У нас отобрали паспорта, и мы ходили отмечаться в комендатуру каждый месяц. Работали с 7 часов утра до 7 часов вечера, денег не получали. Работала я на лесопилке и на железной дороге. Десять лет работала подкатчицей (подкатывала брёвна к пилораме). Было очень трудно – кормили плохо, одежды не было. Обувь делали себе сами – обматывали ноги тряпками и надевали деревянные колодки. У нас в трудовой армии было 404 женщины, и хотя работа была очень тяжёлая, умерло всего три человека. Все были очень выносливы».

Нам повезло, что сохранились воспоминания очевидцев, потому что некоторые истории некому рассказать. О них узнают только по документам…