Перепечатывается с сайта www.infozakon.com в сильном сокращении
В начале 30-х годов испытывали “продовольственные затруднения” все районы по периметру границы Запсибкрая с Казакской (здесь и далее казаками называют казахов. – Прим. редакции) АССР и вглубь края, куда в сельскую местность устремились бегущие от голода на родине “откочевники”.
В то время московская власть публично рапортовала о достижениях в снабжении народа, что на практике коренным образом опровергалось.
Так, бывший партизан Устин Дробатенко дал отповедь бравурным отчетам столичных коммунистов, попутно обрисовав гибельное положение казахов: “17 июля 1932 г. …Но рядом у нас, 10 километров, Казахстан, там еще лучше обстоит. По дорогам только-только одни кости с человека, и детишки оставлены в юртах. Живыми их червь расточует. Мы проехали 120 верст, и живых только встретили три человека. Все кости переварили, и брошено все имущество, и разошлись кто куда”.
Не только в Казахстане, но и в сибирских анклавах смертность “казаков” усиливалась. Член Петроградского сельсовета Каргатского района т. Лемещенко рапортовал в Новосибирск: “Что возьмешь сейчас с граждан, когда они чуть с голода не помирают, пойдем скоро по миру, как и киргизы”.
Гибли дети и взрослые
Позже приток казахов превратится в тяжкое бедствие для тех районов, где они поселились. У прибывающих не было ни лошадей, никакого другого скота. Дистрофики, зачастую заболевшие в продолжительном трудном пути, они нуждались в медицинской помощи, в жилье, куске хлеба. Особенно страдали дети. Председатель Совнаркома РСФСР Д. Е. Сулимов, очевидно в округленных цифрах, характеризующих казахскую “детскую” проблему, получил сообщение из Сибири, в котором говорится, что в 1932 г. детдома Западно-Сибирского края приняли 1500 детей из Казахстана, 2500 детей спецпереселенцев и 1000 детей “из недородных”, то есть наиболее пораженных голодом районов.
Выкурить “казаков” в 24 часа!
Пользуясь слухами, что в Сибири полегче, голодные “откочевники” продвигались вглубь Сибири на свой страх и риск и на совесть “принимающей стороны”. Их официальное число составило 100 тысяч человек, а на деле откочевывало гораздо больше.
Часть людей желала попасть в города, где шли крупные новостройки, где жизнь обеспечивалась продпайками.
Многие казахи надеялись осесть в сельской местности с постоянным проживанием казахской диаспоры. Их не ждало ни русское население, ни ассимилировавшееся казахское.
Распоряжение из Запсибкрайисполкома гнать пришельцев по любым мотивам развязывало руки председателям на местах. “Райисполком предлагает в трехдневный срок выявить всех кулацко-зажиточных, подкулачников и других хозяйств, как не более два года приехавших из Казкрая, и выслать их через сельсовет на старое местожительство. Работу проводите в ударном порядке”. Представители краймилиции получили указание в течение 24 часов очистить Запсибкрай от бродячих казаков. Чтобы “выкурить” казахов из жилищ, милиционерам “пришлось разбивать окна, ломать двери землянок”.
Первый секретарь Запсибкрайисполкома Р. И. Эйхе ставил своих подчиненных в известность: “Вопрос о переселившихся казаках очень сложный”. Но есть договоренность с т. Голощекиным (тогдашний глава КАССР) об отправке казаков обратно.
Голод против традиций
На территории Запсибкрая “откочевники” столкнулись не только с социальными, но и с традиционно-культурными катаклизмами. Например, с нарушением обычая “кунакасы”. Согласно ему, каждая казахская семья обязана была накормить явившегося к ним в аул путника. За исключением старообрядцев почти все русские поселенцы оказывали казахам гостеприимство. Теперь же получить им в Сибири не питание, а разовое нищенское подаяние было редкостным счастьем не только в сибирском селе, а даже у оседлых соплеменников. Ушли в небытие понятия о традиционных продуктах питания – мясо-молочной пище кочевого народа. На чужбине казахи забыли о копченостях из конины и баранины, о кумысе и шубате, айране, катыке и других продуктах. В Сибири казахи стали добывать пищу из скотомогильников. Они нищенствовали группами.
При этом приняли широкие размеры кражи, грабежи, отбирание хлеба у граждан не только на улицах, но и в квартирах, куда они заходят по 5–8 человек, требуя снабдить их хлебом.
Столовые Славгорода переполнены нищенствующими “казаками”, которые подбирают хлебные крошки, вылизывают тарелки, а иногда прямо отбирают пищу у столующихся. Запредельной гранью нищеты и беды являлось обстоятельство, когда голодные, совершенно обессилевшие казахи-мигранты просили местных жителей, чтобы те выкопали могилы для захоронения своих умерших сородичей, не вынесших испытания на чужбине, где их труд оказался никому не нужен, а жалость к ним давно улетучилась.
О трудолюбии казахов
Тем не менее новосибирские историки отмечают, что казахи, в том числе женщины, – люди трудолюбивые, привыкшие к почти круглосуточной, постоянной и тяжелой работе в суровой степи. Казахские дети сызмальства старались приносить пользу (топливо собирали, помогали пасти скот, за молодняком ухаживали и готовили пищу). Казахи никогда не считали нищенство своим образом жизни и шли на это под гнетом обстоятельств, когда совсем не оставалось возможности добыть пищу, чтобы не умереть.
Хитрость против алчности
Для строительства в Новосибирске ряда промышленных и гражданских объектов Западносибирское стройобъединение в 1932 году проводило вербовку казахов. Вместе с семьями они были перевезены и устроены в общежития. Избавиться от казахов при первой возможности стремились на многих новосибирских стройках и промпредприятиях. Причины назывались две: предубеждение администрации относительно их неспособности трудиться наравне с русскими рабочими и трудность в организации самой работы казахов. Когда же работа самоорганизовывалась и казахи выходили в ударники, то эти горе-руководители старались не замечать их трудовые успехи, продолжая шельмовать “нацменов”. Причиной для ударного труда казахов было стремление заработать на прокормление себя и близких родственников. Многие просто стремились пережить черную годину и вернуться в степи к кочевому образу жизни, к традиционной и вдоволь пище, к привычному быту.
На Новосибирском заводе горного оборудования додумались до такой схемы: рабочих-казахов часто перебрасывали с места на место, и поэтому они не могли выполнить норму. В результате получали в месяц по 20–30 рублей вместо 120 рублей.
Драки с местным населением
Зафиксированы факты массовых драк русских с казахами. Их источник имел происхождение на бытовой почве. Так, в совхозе “Ударник” Кемеровского района судили трех лиц, обвиненных в возбуждении национальной розни. Суть уголовного дела такова: 18 августа 1933 года в очереди за привозной водой доярка Малыгина затеяла ссору с казашкой Зекметой Рекмешевой. В итоге доярка пробила ведром голову казашке. На шум сбежались все казахи числом 24 человека и более 100 местных русских жителей. Тут младший десятник Брусов, у которого работали казахи, призвал русских к избиению казахов. Во время избиения некто Золотарев ударил о землю 7-летнюю девочку-казашку, и у той пошла носом кровь. Суд приговорил Брусова к 2 годам лишения свободы, а Малыгину и Золотарева – к 8 месяцам исправительных работ с удержанием 25 процентов из заработка.
Мочищенские истории
Страдания казахов после голода в Восточном Казахстане и ожидания счастья оказаться завербованными на стройки Сибири с устройством на работу, как правило, не заканчивались. В новосибирских архивах сохранилась деловая переписка между администрациями ряда предприятий, перекидывавших друг другу рабочую силу, как мяч в футболе, усиленно работая по этим мячам-людям ногами.
Вот завербовали в КАССР большую группу казахов. Около месяца длилась их дорога до Новосибирска. Ехавших в эшелоне не кормили, поэтому еду они выпрашивали на станциях, где стояли по нескольку суток. По прибытии на место основную массу направляли на каменно-дробильный завод в Мочищенском карьере. Из нескольких сотен людей могли стать рабочими около ста мужчин.
Отвратительная организация набора будущих работников изначально упиралась в саботаж работодателей, не нуждавшихся в подобных кадрах. Из всего эшелона представитель каменоломни отобрал всего 24 человека плюс 6 иждивенцев, а остальные остались ночевать на вокзале.
Когда городские власти потребовали забрать на завод всех казахов, которые уже разбрелись по городу, то представитель завода некий Кузнецов ответствовал по телефону: “Я для себя это дело обделал хорошо, так как я избавился от дармоедов, и теперь можете меня хоть посадить, что угодно делать, но рабочих казак я обратно не возьму”. Под нажимом сверху в карьер доставили 50 “рабочих”, а последующий медосмотр выявил такую картину. Годными к работе признаны всего 18 человек, а остальные 32 – полностью негодными в силу старческой дряхлости, отсутствия ног и по другим болезням. Возмущенный тем, что ему подсунули таких работников (32 старика и инвалида, с иждивенцами всего 79 человек), директор завода заявил, что “будет кормить казаков только по 15 декабря, а потом выносит их за ворота, так как завод – не богадельня”. В результате крутой “заботы” заводского руководства 10 человек умерли. Дело осложнилось тем, что во время дезинфекции у казахов сожгли шубы и меховые брюки, люди остались раздетыми на морозе.
Еще притеснения, из разряда насмешек. Если работающим выплачивались авансы по 3–5 рублей, то неработающим по карточкам выдавался в бараках паек, составлявший всего 250 граммов хлеба. Во избежание случаев повторного получения карточек упоминавшийся управленец Кузнецов предложил переводчику Валчину прикладывать имеющуюся печать на лоб, щеки и живот всем без исключения казахам, начиная с престарелых и заканчивая находящимися в люльках младенцам. В результате все люди были клеймены…
Секретные цифры
Для Казахстана, где 9/10 населения составляли жители аулов, процент гибели людей оказался самым высоким. Из 6,2 миллиона в 1931–1932 годах погибло от голода 2,1 миллиона человек, в том числе 1,7 миллиона казахов. В годы голода откочевали за границы КАССР более 1 миллиона человек, из которых 424 тысячи вернулись обратно. Около 200 тысяч откочевали в Китай, Монголию, Афганистан, Иран и Турцию. Остальные направились в Сибирь. Эти цифры были секретными, их обнародование неминуемо разоблачило бы антинародную сущность советской власти. Это понимали руководители-москвичи, до которых вести с мест доходили оказией и часто с последствиями для адресантов.
Объявленная “врагом народа” за поиски справедливости жительница Сибири Мелания Дворникова в письме к партфункционеру М. И. Калинину заявляла об итогах коллективизации: “Хлебная заготовка очень трудно прошла. В казачьем [казахском] мусульманском колхозе “Тараз” хлеб взят весь до зерна. Все посевы обобществлены и накладывают еще на каждого казаха по 10 и до 20 пудов налога. Где же он взять может, сам работая все лето в колхозе? И в настоящее время эта вся голодная масса движется пешком по дорогам с детишками, себе ища пропитание, по дороге падая как мухи”.
Александр АГАЛАКОВ, член Союза журналистов Российской Федерации, подполковник МВД РФ в отставке, Новосибирск