– Булат-ага, что с вашим театром, ведь обещали, что его будут спонсировать аж до 2015 года. Что произошло?
– По этому поводу хотелось бы процитировать Фаину Раневскую. У нее спросили: “Как ваша жизнь?”. Она ответила: “Милочка, вы представляете себе, что такое говно? Так вот оно по сравнению с моей жизнью – повидло”… Нас выгнали отовсюду, хотя раньше мы выступали и в Немецком театре, и в Театре Ауэзова… Один небезызвестный банк долгое время спонсировал нас, его обязательства вроде бы взяла на себя новая команда, но обещания своего не держит. Поэтому мы сейчас нигде, актеры сами зарабатывают на корпоративах, разовых концертах, пока мы занимаемся накопительством – нарабатываем репертуар.
– Вы всегда говорите, что кругом бескультурье, а искусство лишь для “галочки”, а не для ума. Так откуда черпать ценности?
– Самому надо искать. Я этим занимаюсь каждый день. Но жизнь напоминает мне возню навозного жука. Мы никак не можем определиться, что делать. Хотя есть силы, которые хотят творить, и есть силы, которые, как шлагбаум, легли на пути и тормозят движение. И когда такой раздрай, атмосфера затхлости, люди не знают, чем заняться.
Все пытаются прокормить свою семью, довольствуются тем, что едят, одеваются и дышат плохим воздухом. Но это долго не продлится. Это неестественно. Человек рано или поздно спросит себя: кто я такой, что делаю? Поэтому не нужно сидеть и оправдывать свое бездействие тем, что я, мол, художник, меня не понимают, я рано родился… Это непозволительная роскошь для меня. Надо “царапаться”, искать себе подобных, объединять людей вокруг какой-то идеи.
Ведь есть такие вечные ценности, как любовь, дружба, порядочность, справедливость, долг, которыми человечество живет, – их никто не отменял.
Поэтому “харкаться”, “плеваться” – это уже не по мне. Долго я пребывал в таком состоянии. Больше не хочу.
Я стал понимать, где у меня сердце
– Чем же вы сейчас заняты?
– Преподаю в академии имени Т. Жургенова, набрал первый курс артистов музыкальной комедии, выпускаю пятый курс режиссеров. Мне говорят: ну что ты заботишься об истине, о правде, заботься о своих шкурных интересах. Но я забочусь об истине и правде не ради истины и правды, а для себя. Я стал понимать, где у меня находится сердце, оно тоже стало ценностью для меня.
– У вас стало болеть сердце?
– Да, поэтому я пытаюсь предостеречь своих молодых студентов не повторять моих ошибок.
– О каких ошибках вы говорите?
– Нетерпимость, нетолерантность ко лжи, лести, двойным стандартам.
– Вы хотите сказать, что надо их терпеть?
– Терпеть. Потому что себе дороже. Я теперь Льва Толстого, говорившего о непротивлении злу насилием, хорошо понимаю. Против зла надо бороться, но нельзя усиливать зло своим противоборством. Когда я начинаю противостоять злу, оно становится свирепее, агрессивнее. Надо находить такие пути, когда зло само себя поедает.
– А вы знаете, чего хочет молодежь?
– Фаина Раневская говорила: “Раньше я не знала, как ответить на вопросы молодежи, а сейчас не знаю, о чем они спрашивают”. У нас очень скудное образование. В этом году я принял первый курс. Удивлен низким уровнем образования студентов. Они не могут свою позицию, свое “я” выразить грамотно. Духовность, образование и культура стали занимать место между прачечной и парикмахерской, то есть превратились в обслуживающую сферу, где все просят чаевые.
Мечта – стать коррупционером!
– О каких ценностях, по-вашему, забыли в обществе?
– Понимаете, есть витальные ценности – здоровье, телесные удовольствия, благополучие, сытость, экология, комфорт. Есть социальные ценности – статус, положение в обществе. Есть политические ценности – свобода слова, выборы, государственность, законность, хороший правитель и так далее.
Но многие ценности – этические, политические, витальные – сегодня уже не работают. Вот говорят, что сначала экономика, потом – политика, а где тогда духовность?
Как бездуховному человеку доверить делать духовную экономику?
Как может двигать политику бездуховный человек? Родители учат ребенка: надо быть порядочным, добрым, отвечать за свои слова. Но дети видят совсем другое. То, чему их учили папа с мамой, перестает быть ценностью в обществе. У нас быть коррупционером – это мечта.
Но сидеть и разоблачать я не хочу. У меня ощущение, что духовный кризис дошел и до меня. Мы потеряли такие ценности, как уважение к старшим, к матери, отцу. Это осталось лишь в моей личной жизни, в приватной, но не стало ценностью общества в целом.
– Вы говорите, что быть коррупционером – это мечта. Значит, невозможно победить коррупцию?
– А как Саакашвили победил? Я был в Грузии вместе с коллегами на Днях культуры Алматы. Давали совместный концерт с деятелями грузинской культуры. Мы решили сделать казахское шашу, но по забывчивости конфет никто не купил. И я поехал на такси в магазин. Водитель – молодой грузин – повез меня в объезд. Я говорю, давай по прямой. Он: нельзя. Я говорю, давай проедем, если что – я заплачу гаишнику. Он остановил машину и так на меня посмотрел: “Мы не для того делали революцию, чтобы взятки давать!”. Мне стало стыдно… Еще один случай произошел, когда я уже вылетал из Грузии. На улице я купил картину, а таможенник меня не пропускает. И тут подходит молодая девушка и что-то говорит ему. Меня пропускают. Спрашиваю у девушки: вы начальник? Она: “Нет, я волонтер по призыву президента. Я почувствовала, что вас хотят незаконно задержать, вот и подошла”. Оказалось, что Саакашвили разогнал всех коррупционеров, а на их место призвал молодежь. Поэтому 50–60-летние Саакашвили не любят. А молодежь просто обожает. Он им сказал: “Вам в этой стране жить, помогите мне побороть коррупцию, я один не смогу!”.
Для кого казахский – проблема?
– Как вы относитесь к проблеме казахского языка?
– Я окончил школу на казахском языке, учился в вузе на казахском языке. Но есть правда и потребность времени, а есть моя правда и потребность. Здесь есть правда, что казахский язык не развивается. Но я когда был в Жанаозене, там никто не говорит на русском языке. Когда я сказал, что с казахским языком проблема, они очень удивились: “А что за проблема?”. Они живут казахским языком. Я начал думать: почему казахский язык не развивается? Да потому, что он не стал языком рынка, в нем нет внутренней потребности. Капитализм – это рынок. Если бизнес не пользуется языком, то он его не узнает, значит, надо что-то менять в законодательстве, в нашей жизни…
– Какой вы видите роль женщины в обществе?
– Я где-то на днях выписал: “Женщина спросила у мудреца: почему мужчина, имеющий много женщин, – хороший мужчина, а женщина, имеющая много мужчин, – плохая? Мудрец ответил: потому что ключ, умеющий открывать все замки, – это хороший ключ, а замок, который можно открыть любым ключом, – плохой замок”. Женщина – это ведь тоже ценность, которая сегодня перестает цениться. Отсюда беспорядочные связи. Отсюда многоженство, в котором больше экономического расчета, чем любви. Ну как можно делить любовь поровну между людьми? Поэтому здесь есть лукавство и еще проявление бл…ской сути мужчины. Женщины в истории Казахстана всегда воспитывали нацию. Но у нас сейчас, к сожалению, царит мужской шовинизм. Даже 8 Марта взять – это же праздник, придуманный по половому признаку. Почему никто не предлагает устроить День Матери? Мать – это ценность для казахов. Мать я не могу даже критиковать. А отца я люблю разумом.
Абай почернел от стыда…
– Абай в своих “Словах назидания” вывел этакое коллективное “я” казахов. В современной интерпретации вам есть что добавить к этому?
– “Слова назидания” перевели на немецкий язык. И вот когда в Германии коллега, актер Фолькер, спросил: “Нет ли у тебя казахского автора на немецком языке, я хочу почитать”, – я дал ему Абая. На следующее утро он меня спрашивает: “Абай был в Германии?”. Отвечаю: нет. “Странно, такое ощущение, что он о нас написал…”.
О чем это говорит? О том, что цивилизованная нация свои пороки видит сама и сама их выкорчевывает. А мы уже превратили свою национальную принадлежность в профессию, зарабатываем на этом очки. Мы превратились в “профессиональных” казахов, русских, уйгуров и так далее.
Для меня Абай продолжает оставаться центром духовных ценностей, а не памятником, который почернел от стыда. Он для меня друг, с ним я мысленно веду беседы, пью чай, спорю и даже… ругаюсь!