Вход разрешен!
Двери коммунального жилища Геры Моралеса открыты для всех. Так когда-то все, жаждущие общения, могли в любое время суток заглянуть к Булату Окуджаве. В гости на Нижнюю Сыромятническую мы неслись в радостном нетерпении, тем более что приехали не с пустыми руками: привезли в подарок музыкальный анимационный клип, среди персонажей которого наш алматинский художник-аниматор изобразил Геру Моралеса.
Геру мы застали за важным делом. Он шумно разбирался с соседями по коммуналке, выясняя судьбу своего питомца, ручного удава, решившего попутешествовать по лабиринтам старого московского дома. У Гериных ног мыкалась кошка, а из большого аквариума печально глядели две морские черепахи, явно осиротевшие без хладнокровного друга. Маленькое происшествие, похоже, музыканта не смутило, поскольку принял он нас очень доброжелательно, вполне охотно рассказал о себе.
Об отце, Че Геваре и революциях
– Отца я видел только один раз, – вспоминает Гера. – Лет шесть мне тогда было. Наш детский сад уезжал летом на дачу. Мама старалась, чтобы мы всегда были с ней, поэтому она устраивалась на это время в сад на работу нянечкой. И вот однажды в этот детсадовский лагерь приехал папа. Незнакомый, черный такой. Я смутно его помню: он был кубинским революционером и приехал в коротком перерыве между двумя революциями. Помню, что играли в прятки в лесу. Собственно, тогда я его видел первый и последний раз. Я даже папой его назвать как-то до сих пор не решаюсь, всегда называл только по имени – Леопольдо Моралес. Потому что назвать его папой как-то несерьезно – это, скорее, мой генетический отец, я считаю. Настоящий папа – это ведь большая ответственность. Чтобы носить это звание, человек, хочет он того или нет, должен быть отцом. У меня вот есть дети, поэтому я не смогу себе позволить сейчас ввязаться в какую-нибудь революцию. Сначала я должен все-таки детей вырастить. Папа был лично знаком с Фиделем и был другом и правой рукой Эрнесто Че Гевары.
– Где ваш отец познакомился с Фиделем Кастро и Эрнесто Че Геварой?
– Он с ними познакомился, когда учился во Франции, в Сорбонне. Он был врачом. И сюда, в Москву, отец тоже приехал учиться. Он ходил в высшую партийную школу, учился на химическом факультете в МГУ, а в свободное время посещал философский факультет, где с мамой и познакомился. Мама очень любила революцию и революционеров. Ее очаровывали их идеи. Если по телевизору звучал Интернационал, она всегда вставала, руки по швам, и пела вместе со всеми этими серьезными дядьками. Очень была идейная. Тогда время было такое, 60-е годы. Планета Нептун вошла в созвездие Скорпиона, отсюда революции, хиппи, наркотики и все такое. Отец потом погиб в Боливии в одном отряде с легендарным Че. Вообще я не очень люблю на эту тему говорить. Тема для меня довольно тяжелая, болезненная.
Последователь растафарианства
– Как в вашу жизнь православного россиянина вошло растафарианство?
– Через музыку. До 30 лет я играл рок, фламенко, классику. Вообще классика – это мои пальчики, ногти… Как музыкант я формировался на классической гитаре. И только после 30 стал играть реггей. Ну, 30 лет – это достаточно зрелый возраст, и отношение к музыке в этом возрасте уже вполне осознанное. Поэтому я захотел больше узнать о музыке реггей. Информацию было найти трудно. Об этом направлении практически ничего у нас узнать было нельзя. И наконец я для себя открыл все-таки раста-идею. Начал дальше копать. Много информации можно почерпнуть из текстов песен раста-команд. Например, у Боба Марли есть много таких правильных песен, которые дают понятие о том, что же такое на самом деле раста-идея. Потом я нашел кандидатскую диссертацию Николая Сосновского, которая была ценна тем, что автор раскрывает идею растафарианства на русском языке. Это был, пожалуй, единственный источник, из которого можно было узнать, кто такой Хайле Селассие, чем Эфиопия важна для растафариан. Диссертация представляла собой 60 страниц замороченного текста, но кое-что можно было взять на вооружение и составить ясное представление, что же такое раста. Так что если первые наши эксперименты в музыке реггей можно отнести к 1989 году, то в 1991-м мы уже начали давать концерты. Играть стали сразу очень круто, концептуально.
Жертвы хозрасчета
– В музыку шли обдуманно?
– Да, я окончил университет искусств по классу гитары заочно. Конечно, заочная гитара – это миф, тем не менее я получил диплом, что давало мне право работать по своей специальности – преподавателем игры на гитаре. Сначала я довольно долго работал в клубе “Лада”. Там меня застигли перестройка и новое понятие “хозрасчет”.
Ученики у меня были самые разные: библиотекарь, участковый, дворовые хулиганы, дети от 9 до 12 лет. Там я и сам прошел хорошую школу, потому что каждого из них надо было научить играть так, как ему хочется. Например, просит человек: “Я вот Высоцкого люблю – он играл хорошо на гитаре”. Пожалуйста: учим три аккорда, немного нотной грамоты, правильную постановку – и вот уже пусть поет Высоцкого. Тот же библиотекарь желал исполнять песни из репертуара Вертинского. Значит, поем Вертинского. То есть я работал на потребу тех, кто что-то хотел от меня. Детей маленьких, которых приводили родители, я, напротив, вел аккуратненько. Именно по классической школе, то есть постановка рук, обязательное знание нот, умение читать с листа. Потом я работал в музыкальной школе. Сейчас это школа №13, а раньше она называлась “Школа для детей ЦК КПСС”. В принципе, дети ЦК КПСС – это тоже интеллигенты, поэтому мне там нравилось. В этой школе я проработал два года. Тут для меня наступило время реггей, и как следствие, мои ученики стали петь “Кубану” – одну из первых моих песен.
– Бывших учеников встречаете? Здороваются?
– Да. Они сейчас уже все взрослые, лет по 25. У одного из них, насколько мне известно, рок-проект, другой увлекся панк-роком. Третий – большой поклонник Бориса Гребенщикова, исполняет его песни, практически неотличимо от оригинала. Когда они меня встречают сейчас, то говорят: “Здравствуйте, Герберт Леопольдович! Как я рад! Вы мне помогли в детстве полюбить гитару, и вот я теперь играю в панк-группе (или там в металле)”. Это для меня огромное удовольствие, хотя я их почти не узнаю, потому что времени-то сколько прошло. Тогда ему было лет 12, а сейчас он бородатый дядя, и меня по отчеству величает. Я этому очень радуюсь. Когда меня затянуло в реггей, я перестал работать в музыкальной школе, потому что сильно увлекся изучением этого направления. Очень мне было интересно. Рядом с нами было общежитие, где жили африканские студенты. И вот я с одним познакомился в булочной, с другим – в прачечной. Они стали нашими первыми информаторами. Они дали мне послушать Burning Spear, Black Uhuru, Sean Paul, то есть ту основу реггей, которую в России еще никто не знал.
Вообще музыка реггей имеет духовное происхождение, она начиналась как музыкальное сопровождение, под которое растаманы читали свои псалмы. Возможно, вот такие культовые корни и объясняют тот необыкновенный позитивный заряд, который несет в себе эта музыка. Что прежде всего отличает растамана от других людей? Его улыбка. А улыбка очень важна для человека. Вот я иду по улице, и все люди мне улыбаются, а я улыбаюсь им. И это хорошо!
Джа, растафарай, Селассие Ай!
– Путешествовать по странам и весям не собираетесь?
– Зимой собираюсь съездить в Индию. Я там уже был в этом году. Мне очень понравилось. Это было время тепла, счастья.
В ближайшее время планирую поездку в Польшу на два месяца. Там мы собираемся дать около 15 концертов. Польская публика мне вообще очень нравится. Я ведь пою свои песни только на русском языке. И, несмотря на то что этот язык полякам не родной, всегда собирается полный зал. А когда я говорю традиционное растаманское приветствие: “Джа, растафарай, Селассие Ай!” – в зале всегда такой необыкновенный взрыв позитива! Поляки просто с восхищением относятся к реггей.
Я уверен, что нам просто необходимо дружить с нашими ближайшими соседями, в этом наше новое будущее. А Америка, Франция, Италия – они и без нас проживут.
Вот в Казахстане я никогда, к сожалению, не был. Мало того, вы первые люди из Казахстана, с которыми я вот так просто, по-человечески, разговариваю. Я слышал, что Казахстан бурно развивается, и я очень хотел бы пройтись по Алматы, посмотреть на город, людей с позиций моего бытия. Так что если меня пригласят, я обязательно приеду.
Конечно, растафарианство для православного россиянина Геры Моралеса не религия, а скорее красивая сказка, миф, источник вдохновения.
По преданию, растаману просто необходимо заплести себе дреды. Когда начнется Всемирный потоп, бог Джа обязательно увидит всех своих и за дреды вытянет растаманов из воды.
А пока нет Великого потопа, Гера ловко, намотав на палец, вырвал один из своих великолепных дредов и протянул нам – на память. Признал, значит, нашу позитивность.
Иван БЕСЕДИН, фото автора, Москва