Не для денег рожденные

Клэптон в холодильнике

Вечер в московском клубе “Билингва”, где проводил свой мастер­класс выдающийся джазовый гитарист, композитор Михаил Суджян, стал большой удачей. По окончании занятия и короткой, но действительно великолепной музыкальной программы нам удалось немного пообщаться с мастером.

Мкртич Арташесович Суджян, преподаватель Государственного музыкального училища эстрадно­джазового искусства (ГМК ЭДИ) по классу электрогитары, в разговоре предложил называть себя Михаилом:

– Мое отчество студенты месяц учат, если бы я им еще и имя свое предлагал, они бы просто перестали играть на гитаре. Мое имя буквально переводится с армянского как Никита. Но это мне не подходит.

Как­то принято спрашивать маститого музыканта о его первом учителе, особенно если учесть, что сам Михаил много сил и времени отдает педагогической деятельности.

– Первого учителя у меня просто не было, – улыбается гитарист, – тогда с этим было трудно. Учился сам. Я приставал к знакомым музыкантам, саксофонистам, пианистам с требованием: “Покажи, как ты это делаешь!”. Я очень много слушал. Мой старенький магнитофон раскалялся до того, что его приходилось время от времени помещать в холодильник.

– Со сколькими учениками вам удается заниматься одновременно? Как вы строите свою педагогическую политику?

– Занимаюсь, насколько хватает здоровья, вот и вся моя политика. Сплю по 4–5 часов в сутки. У меня каждый вечер играют. С работы возвращаюсь в час­полвторого ночи. Занимаюсь со студентами, домой ученики приходят. Стараюсь никому не отказывать. Если есть хоть немного времени, я занимаюсь. В основном за счет сна.

Я это никогда не полюблю!

– Почему бы вам не открыть свою школу, что при вашем преподавательском и музыкальном уровне было бы вполне логично?

– Я создал фестиваль “Многоликая гитара”. Это фестиваль гитары в Москве. Он проходит уже много лет. А в самый первый раз я готовил его сам, за свой счет. Помогли друзья. Потом фестиваль уже стал государственным. А школу открыть – это я физически не успею. Я пишу много музыки для кино. Дома в столе куча документальных фильмов лежит. Кроме того, создание школы – это деятельность не столько педагогическая, сколько административная. А вот этим я не хочу заниматься на сто процентов. Я бумаги не люблю. Звание заслуженного артиста мог бы давно получить. Не получал, потому что писать лень. Сейчас за меня все написали, оформили – может быть, теперь получу наконец звание.

Если бы я по административной линии пошел, может, уже до какого­нибудь министра культуры дослужился бы – я деятельный. Но я люблю играть. Люблю живое дело. Я в Нижнем Новгороде открыл курс. Пока я туда езжу, здесь, в Москве, теряю реальные деньги, но я этим занимаюсь, потому что это единственная российская консерватория, которая согласилась у себя открыть курс эстрадной гитары. Туда и москвичи едут учиться. То есть для меня преподавание – это скорее хобби. На преподавательском поприще в основном приходится работать просто за идею, так сказать, на голом энтузиазме. По­моему, хороший педагог и не может зарабатывать. Зарабатывают те, кто берет человек 30, каждому называет цену, берет деньги, а там пришел человек на занятие или нет – у него конвейер крутится, деньги идут. Я так не работаю.

– Какие требования вы предъявляете к ученику? Так, преподаватель­музыкант Игорь Бойко на своем сайте сформулировал перечень требований к потенциальным ученикам. Вы ставите им какие­то условия?

– Игорь Бойко почему­то всех хорошо играющих ребят записал в свои ученики. А среди них много и тех, с кем я занимался. Часто и от других преподавателей ко мне приходят ученики, берут уроки… Основное мое требование – это трудолюбие. Даже если я вижу, что человек слабый с точки зрения музыкального материала, – я его возьму. Если он и не будет великим музыкантом – он приличным человеком станет. Когда человек общается с музыкой – это уже здорово. Например, у меня мальчик занимается, я ему сразу сказал, что профессионалом ему не быть. Кое­что, конечно, можно исправить, но до конца все проблемы не уйдут. Но человек любит музыку, ходит, занимается, и для меня это самое главное. Другое дело, если я готовлю человека к поступлению в училище, то есть к профессиональной деятельности. В этом случае, если я не вижу в человеке способностей, я не берусь с ним заниматься.

Нас осталось мало – мы да наша боль

– Как строят свою карьеру ваши ученики?

– У всех по­разному складывается. Например, Дима Андрианов работает у Газманова. Раньше он преподавал у нас в колледже, но сейчас у него времени не хватает из­за гастрольных поездок. Анчугов работал в “Манго­Манго”, сейчас – у Тимати. Антон Цыганков работает у Юлиана, Артур Кутепов – один из лучших гитаристов Латвии.

– Каковы, на ваш взгляд, основные тенденции на рынке музыкального образования?

– К сожалению, основной задачей образовательных учреждений по­прежнему остается выкачивание денег из студентов. При этом немногие администраторы учебных заведений задумываются о том, к чему это приведет и чем может обернуться, прежде всего для самого студента. Считаю, что понятие чистоты профессии, и не только среди музыкантов, на сегодняшний день сохраняется только за счет энтузиазма отдельных идейных преподавателей.

В Америке, например, тоже можно платить и учиться, но там диплом не выдадут, если студент свои профессиональные навыки не подтвердит в полном объеме. А у нас выдадут за деньги. Ладно, если он пойдет с таким дипломом плохую музыку играть. А если он медицинский диплом получит и пойдет человека резать? А музыканту диплом нужен только для продвижения по административной карьерной лестнице. Как опять же у американцев: там же далеко не у каждого музыканта консерваторское образование, в основном они в студиях работают. У одного музыканта поработал, у другого гармонию выучил. Вопрос в том, играешь ты или нет. А вот если ты идешь на преподавательскую работу или претендуешь на административный пост, то там уже, конечно, нужен диплом.

– Наверное, каждый музыкант должен съездить на Запад, где шире круг музыкального культурного обмена?

– Дело тут не в Западе или Востоке. Например, восточная музыка – очень философская, глубокая, мудрая, и сегодня все западные музыканты гурьбой ринулись изучать восточную музыку. Но, вообще, в истоках любого направления лежит народная музыка. Это своего рода та самая активная основа, которая определяет лицо музыканта. Я попытаюсь объяснить на примере классической музыки: когда слушаешь Чайковского, понимаешь, что это прежде всего русская музыка, Бетховен – немецкая, все остальное – потом.

Вот наша сегодняшняя российская эстрада – она в этом отношении убога. А почему? Нет корней, или корни американские, если это можно так назвать. Возьмем французов: они ведь изо всех сил сопротивляются американизации, потому что стремятся сохранить свое лицо. Поэтому французскую музыку сразу слышно, что она французская. А русскую слышно? Нет. Вот Дима Билан, к примеру, вышел, спел. Что он спел? Вы поняли? В этом вся проблема. Поэтому наши российские музыканты там, на Западе, и не котируются, потому что нет у них своего, узнаваемого лица. А ведь существует потрясающая русская музыка, и есть все­таки люди, которые ее пропагандируют, вот почему мне нравится Андрей Мисин (экс­казахстанец. – Прим. авт.), например. Но таких очень мало.

Вопрос о культурном обмене просто решается. Если европеец хочет играть джаз, он едет в Америку, потому что именно там корни джаза. Я знаю в Латвии совершенно потрясающий ансамбль перкуссионистов. Лидер группы четыре года прожил в Африке. Он играет не так, как другие перкуссионисты. Он играет по­настоящему. Если ты хочешь играть блюз не просто так, а по­настоящему в него влезть, наверное, очень важно поехать куда­нибудь на Миссисипи, посидеть у костра с настоящими коренными носителями этой музыки. Потому что музыка – это не только ноты, это многовековой социальный пласт.

Настоящих музыкантов, подвижников, к сожалению, очень мало. Все в зарабатывание денег упирается.

Приходится признать страшную правду: людей, честно и самоотверженно ратующих за чистоту своих профессиональных рядов, действительно остается все меньше во всех, – без исключения, слоях нашего общества. И отношение к ним сложилось какое­то отстраненно­удивленное, как к мастодонтам от профессии. Тем радостнее встречать таких людей, как Михаил Суджян. Сразу понимаешь, что его дорога ведет к храму.

– Возьмем французов: они ведь изо всех сил сопротивляются американизации, стремятся сохранить свое лицо. Поэтому французскую музыку сразу слышно, что она французская. А русскую слышно? Нет. Вот Дима Билан вышел, спел. Что он спел? Вы поняли? В этом вся проблема. Поэтому российские музыканты там, на Западе, не котируются, потому что нет у них своего, узнаваемого лица.

– К сожалению, основной задачей образовательных учреждений по­прежнему остается выкачивание денег из студентов. При этом не многие администраторы учебных заведений задумываются о том, к чему это приведет и чем может обернуться, прежде всего для самого студента.

– В Америке, например, тоже можно платить и учиться, но там диплом не выдадут, если студент свои профессиональные навыки не подтвердит в полном объеме. А у нас выдадут за деньги. Ладно, если он пойдет с таким дипломом плохую музыку играть. А если он медицинский диплом получит и пойдет человека резать?

Иван БЕСЕДИН, фото автора, Москва