Напомним, 25 октября вечером с рвотой и болями в животе подростка Жаннура мама привезла в больницу. Ребёнка осмотрели и поставили диагноз – пищевое отравление, а затем отпустили домой. Рвота не проходила.
26-го числа родители снова повезли сына в больницу и настояли на госпитализации. Жаннура положили в инфекционное отделение и поставили систему. Заведующий отделением заверил родителей, что всё будет в порядке.
Отец мальчика Ержигит Сарсенбаев рассказал следующее:
— Мы оставили его в больнице, медсёстры звонили с его телефона, просили привезти две ампулы «Ношпы» и «Гастал». Мы привезли эти лекарства и вещи, чтобы он мог переодеться. Жена некоторое время была с ним в палате, всё было нормально. Лечащий врач сказал, что начнёт капать ему сильные препараты, которые сразу подействуют и самочувствие пациента улучшится. Потом мы уехали, чтобы привезти ему еду. В это время нам снова позвонили из больницы и сказали срочно приехать. Я тут же подъехал. Сына в это время перевели в другой корпус, в отделение реанимации. Я стал спрашивать, что ему капали, но мне никто не отвечал. Историю болезни не показывали. Я имею право знать, какие лекарства ему капали, ведь он несовершеннолетний. От меня требовали подписать согласие на подключение сына к аппарату искусственного поддержания организма. У него сердцебиение было 240 ударов в минуту. Я запаниковал: «Что вы сделали с сыном, ему было лучше до системы!».
Я подписал нужные документы. Вскоре врачи поставили новый диагноз – пневмония. Стали спрашивать, не было ли у него кашля и насморка. Я закричал на них: какая пневмония, у него при поступлении температура была 36,6. Мне показали рентгеновский снимок грудной клетки. Лёгкие были сплющены к краям, а посередине пустая полость. Врачи объяснили, что лёгкие забиты мокротой. Я тогда не понял, что огромное пустое пространство между ними – это увеличенное в несколько раз сердце. У сына отказали почки. Моча выводилась через катетер. Тогда я этого не знал. Последний раз я разговаривал с сыном по телефону, он сказал: «Папа, не ругайся, всё нормально». В 10 часов вечера врачи вынесли новый диагноз – хронический миокардит сердца. Мой сын был домашним ребёнком – спортсменом. Он неоднократно проходил медкомиссию. Не было у него никаких подобных заболеваний, мы бы знали об этом. Несколько дней мы не отходили от реанимации. 28 октября рано утром мои родственники сменили нас, мы с женой поехали домой. Вернулись мы ближе к 12 часам. Оказалось, что сын умер в 8.45, а нам сказали только в 11.45. На пороге приёмного покоя мне сообщили, что Жаннур скончался. У входа стояли следователь, весь состав «соседского присмотра».
Я в отчаянии побежал в больницу, растолкал всех, может, кого-то сильно толкнул, я этого не помню. Я тогда не осознавал, что происходит. Сейчас меня обвиняют, что я накинулся на врача с ножом. Это ложь. До сих пор мне не показывают историю болезни сына, не говорят, какой препарат ему вводили. Из поликлиники пропала его карточка, говорят, что потеряли. Тело сына мы отвозили в Алматы на независимую экспертизу, результат будет готов только через месяц. Мы уверены, что Жаннур умер не из-за отравления, а из-за халатности врачей. 30 октября мы похоронили его. У него были синие уши и покусанные губы, мой мальчик мучился от боли.
Наталия АНДРЕЕВА