КВН для драматургов
Есть спектакли, которые не уложишь в рамки современного театра, потому что их смыслы умерли задолго до нашего рождения. Есть рискованные эксперименты, которые помогают осознать беспощадную истину. Есть ответы, подходящие ко многим вопросам…
В 2007 году худрук “Ильхома” Марк Вайль начал готовить постановку трагедии “Орестея” по пьесе древнегреческого драматурга Эсхила. За день до премьеры Вайль был убит…
Почему именно “Орестея”? Как любят говорить профессиональные лекторы, “чтобы ответить на этот вопрос, надо…”. Эсхил – самый первый сочинитель Древних Афин, чьи пьесы дошли до нас. Иначе говоря, предтеча всех драматургов “от Вильяма нашего Шекспира” да не к ночи будь помянутых новомодных братьев Пресняковых. А “Орестея” – единственная трилогия Эсхила, сохранившаяся спустя тысячелетия. Иначе говоря, пьеса пьес.
Древнегреческий театр сильно отличался от нынешнего. И не только тем, что сейчас созерцать страдания Эвридики можно, нежа свои телеса в плюшевом кресле, а афиняне были вынуждены довольствоваться мраморными ступеньками. Театр в Элладе был не просто развлечением, а развлечением обязательным. Все граждане (женщины, рабы и иностранцы к таковым не относились) были обязаны ходить на представления.
Чтобы афиняне могли исполнить свой гражданский долг, политик Перикл постановил выдавать неимущим деньги на посещение зрелища. В дни празднеств, когда, собственно, и происходили представления, закрывались суды, должники получали право не выплачивать на это время свой долг, а практически все население запасалось подушками и едой, готовясь к многочасовому сидению в театре.
Огромное количество зрителей и соответствующие размеры театров диктовали свои правила сценической игры. Актер не мог донести эмоции мимикой до людей, сидящих от него в нескольких десятках метров. Чтобы зрители догадались, кто же перед ними и в каком сейчас данный персонаж настроении пребывает, были придуманы маски.
Соответственно актеры (кстати, только свободнорожденные мужчины – они исполняли и женские роли) должны были обладать зычным голосом, чтобы зритель проникся переживаниями героев пьесы. Вся труппа первоначально состояла из одного актера, затем, по преданию, Эсхил ввел второго, а драматург Софокл – третьего. Важную роль играл хор.
Помимо всего прочего театральные представления были соревнованиями: драматурги, трудящиеся как в трагическом, так и в комическом жанре состязались друг с другом – ну почти что нынешний КВН. Трагики должны были представить на суд сограждан три трагедии и одну сатирическую драму, комики писали пьесы, которые исполнялись вечером после “серьезных” произведений. Театральные критики выбирались из числа наиболее достойных граждан. По итогам конкурса достойнейший драматург получал гонорар.
Интрига и занимательность в пьесах появились лишь у последователя Эсхила Еврипида – до этого театральные действа больше напоминали мистерии, религиозные церемонии, из каковых они, кстати, и появились.
Благодетельные мстительницы
Для того чтобы взяться за постановку пьесы Эсхила, надо было обладать большой смелостью – впрочем, Марку Вайлю ее было не занимать.
Инициатором идеи был германский Фонд Фридриха Эберта. У немцев к “Орестее” особое отношение – ряд мыслителей прошлого века, живших в Германии, усмотрели в трилогии несомненное указание на бушевавшую в те времена борьбу нарождающегося патриархата с матриархатом. Отсюда, дескать, и убийство матери и мстительницы Эриннии.
Вкратце сюжет таков: главный герой Орест мстит за убийство своего отца – царя Агамемнона, зарезанного сразу после триумфального прибытия из-под стен павшей Трои собственной женой Клитемнестрой в соучастии с ее любовником Эгисфом. Орест, наущаемый богом Аполлоном, убивает Клитемнестру – свою мать. Эриннии, богини мщения, начинают преследовать юношу везде, пока подстрекатель Аполлон не надоумил Ореста найти прибежище в храме Афины Паллады. Там герой пьесы предстает перед судом – ареопагом. Голоса судей разделились поровну, причем Афина высказалась за оправдание Ореста. С тех пор подсудимый, по делу которого голоса ареопага делились поровну, считался оправданным “голосом Афины”. Эриннии-мстительницы после такого исхода превращаются в Эвменид – “благодетельных” – за что афиняне сооружают в их честь святилище неподалеку от города.
Как считают специалисты по древнегреческой литературе, в финале торжествует разум, который, по мысли Эсхила, лежал в основе афинского устройства жизни.
Аполлон в плаще
“Ильхомовская” постановка просто по техническим причинам не могла быть похожей на действо в театре Афин – все три трагедии “Орестеи” исполнялись около девяти часов. Понятно, что сегодня на спектакль такой длительности пойдут разве что редкие любители культуры древней Эллады.
Кроме того, постановщик “выкинул” весь древнегреческий реквизит – котурны (высокие сандалии, на которых ходили актеры), маски и большую часть хоровых интермедий. В сухом остатке: воины, одетые даже не как современные солдаты, а как подростки, обожающие стиль милитари. Боги (и не только), восходящие на лонже вверх по стене. Роковые песни. Основные события, обыгранные, как “прямоэфирные” репортажи телевидения, на трех языках – русском, узбекском и английском. Аполлон в длинном плаще. Перечислять можно долго.
Вынужденное сокращение спектакля, на мой взгляд, сильно сказалось на его понятности – без чтения пьесы уловить сюжетные ходы непросто. С другой стороны, странен тот театрал, который бы пошел на представление, чтоб узнать – догонят ли в конце концов злые тетки Эриннии Ореста или нет?
Что понравилось: в финале зрителям были розданы белые и черные камни с тем, чтобы они могли проголосовать: виновен Орест – убийца матери и мститель за отца – или нет? Посыл – определитесь, возьмите ответственность (хотя бы в спектакле) за жизнь другого человека.
Что же это все-таки было – перевод древней пьесы-мистерии на современный язык, попытка интерпретации? Или желание вложить новый смысл в произведение, интересное лишь узкому кругу специалистов? Я не смог для себя ответить на эти вопросы.
Мыльная опера Эллада-style
Не смог мне на них ответить и Борис Гафуров, исполняющий обязанности художественного руководителя “Ильхома”, за почти час мучительного интервью. Я пытался понять: что же хочет найти “Ильхом” в таких экспериментах? “Уместный” анекдот про двух акынов – один из которых играет сложную мелодию, а второй тянет одну ноту, на соответствующий вопрос отвечая: “Он ищет. Я уже нашел!” – обстановку не разрядил. Борис Гафуров искренне пытался найти ответ со мной. Результатов эта беседа не дала. Ответы я нашел (надеюсь, что нашел) позже. Во-первых, само бескорыстное любопытство – самодостаточно, и только оно одно – причина для эксперимента, в том числе и для театрального. В конце концов любопытство двигало вперед науку, чем искусство хуже?
И приняв, что “Ильхом” – театр экспериментальный, не следует от него ждать готовых решений и отвеченных вопросов. Сама по себе попытка преподнести современному зрителю пьесу двухсполовинойтысячелетней давности – есть театральная постановка очень важного вопроса: а нам сейчас что-то говорят перипетии жизни мифологических героев? Кто-то сегодня, не прочитав предварительно комментариев эллинистов, вообще понимает, что речь в спектакле идет именно о милосердии или прощении? Можно ли вообще адекватно выразить то, что волновало людей столетия назад языком современного театра? И все это сводится к фундаментальному вопросу: а существует ли вообще универсализм человеческой культуры, какие-то непреходящие ценности – общие и для полинезийца и эскимоса, и для нынешнего тинейджера и эфеба древней Эллады? И за то, что Марк Вайль рискнул задать этот вопрос, – большое ему спасибо. А отвечать на него должны другие.
На мой взгляд, сама постановка была ответом. Хотя, с другой стороны, зритель, сидевший рядом со мной (и оказавшийся земляком – алматинцем, любящим “Ильхом” и специально приезжающим в Ташкент на спектакли), явно переживал за судьбы героев. Наверное, в его душе цепь убийств, окончившаяся примирением, нашла какой-то отклик. Кто знает – может, и отыскал театр подлинно вечные темы.
Филипп ПРОКУДИН, Ташкент–Алматы