Руководитель отдела Митрополичьего округа по связям с общественностью, ключарь Вознесенского кафедрального собора Алма-Аты, протоиерей Александр Суворов рассказал порталу Pravmir.ru, как помочь мусульманам найти клад и остаться в живых, и почему священнику в Казахстане запрещено приходить в школу, но разрешено молиться о некрещеных.
– Отец Александр, вы когда-нибудь оказывались в ситуации, из которой, на первый взгляд, не было выхода?
– Да. Дело в том, что я по простоте душевной охотно соглашаюсь на разные авантюры, какие-то предложения, которые кажутся интересными. У меня был случай, когда я в 2008 году по приглашению незнакомых турок ездил в Турцию в качестве священнослужителя «искать клад».
Эти самые незнакомые турки приехали к нам в Алма-Ату, пришли в епархию и сказали, что у их дедушки есть какой-то клад, который они «видят, но почему-то не могут взять», потому что клад христианский. Чтобы его взять, надо, мол, чтобы христианский священник почитал Инжил (Евангелие). В епархии спросили: «Поедешь с ними?» Я согласился, мне было интересно и с миссионерской точки зрения – почитать для них Евангелие.
Но оказалось, во мне видели какого-то шамана-кладоискателя, который должен был найти им какой-то клад, неведомо где зарытый. В итоге привезли в горы, километров 300 от Стамбула, и сказали: «Ну что, батюшка, показывай, где тут лежит клад». Я понял, что могу обратно просто не вернуться. Священнослужитель пропал в каких-то дебрях Турции, кто бы меня нашел там?
Но Господь мне дал разум, как из этой ситуации правильно и красиво выйти, поэтому мы с вами сейчас разговариваем. Я спросил, кому это в голову пришло. Мне указали на одного из группы. Попросил показать место, где он впервые «увидел» этот клад. «Копайте здесь!» – говорю. Копают они два часа, я служу водосвятный молебен, турки свечи держат. Копают еще два часа, я служу панихиду о всех греках и армянах, на месте сем убиенных, – а ведь место-то непростое, – Никомидийские горы! У меня даже фотография есть этого всего, я показывал тем, кто не поверил рассказу. На Афоне, кстати, были очень удивлены этой истории.
Потом, когда вырытая яма начала напоминать воронку от авиабомбы, останавливаю копателей и говорю: «Вы ничего не найдете!» «Как же так, почему мы ничего не найдем?» – спрашивают они. Продолжаю: «Вот вы мусульмане, а намаз совершаете?» – «Нет», – отвечают. «Садаку, закят приносите?» – «Нет». – «Что же вы тут хотите найти, зачем вы меня из Казахстана тащили, за пять тысяч километров? И что, вы думаете, что Всевышний откроет сокровища тем, кто Его не почитает, не совершает добрые дела?» – строго вопрошаю и обещаю, что они ничего не найдут, пока не исправят свои жизни.
Они расстроились, но отвезли меня обратно в Стамбул. А человек, который все это затеял, очень просил меня освятить ему дом, там, в Турции. Я сначала отказывался, потом сделал это. У него была больная дочка, я помазал ее маслом, потом улетел домой. Кладоискатели еще полгода меня искали, звонили, пытались заставить вновь приехать в Турцию, поскольку они, по их словам, выполнили какие-то условия, и даже пытались угрожать. А месяцев через восемь после моего путешествия мне позвонил человек, которому я освящал дом, и сказал: «Спасибо. Моя дочка выздоровела, и я вижу причину в том, что вы нас посетили, чтобы помолиться за нее. Видимо, ее здоровье и есть мое сокровище».
– Расскажите об особенностях служения православного священника в Казахстане.
– Особенностей очень много. Допустим, мы спокойно служим молебны за некрещеных людей, на что получили в свое время благословение правящего архиерея. Я считаю, что это вполне нормальная ситуация, ведь речь не идет о Бескровной Жертве, потому что некрещеные люди к ней не причастны, а вот помолиться о добре, о каком-то успехе, я считаю, что в этом ничего запрещенного канонами нет.
Сейчас много в России читаю о роли православия в российской государственности, духовных скрепах. У нас тут ничего подобного по понятным причинам нет. И я рад этому: мы просто занимаемся своим делом, у нас нет задачи укреплять государственность, поддерживать какими-то запретами нравственность, у нас просто назначение – рассказывать о Крестной Жертве, о Спасителе, совершать свою обычную священническую службу.
В целом же в Казахстане Православная Церковь занимает особое место. Конечно, для верующих Церковь – возможность литургического общения. Но, поскольку русскоязычные люди в Казахстане все-таки в меньшинстве, Церковь для них еще и часть их идентичности, возможности личного общения с единоверцами.
Мне кажется, они больше дорожат Церковью, чем россияне. У вас Церковь – нечто само собой разумеющееся, бытовая часть жизни, а здесь – отдельный островок в другом мире. Есть среди казахстанских православных казахи, мало, но все-таки есть. Даже – священнослужители: только в Алма-Ате их четверо.
– Насколько мне известно, в Казахстане принимаются законы по ограничению религиозной деятельности.
– Действительно, в Казахстане все больше становится ограничений, связанных с религиозной деятельностью, но я, как живущий в этой стране, понимаю, зачем власти это делают. Здесь, особенно на западе Казахстана, сильны радикальные течения ислама и потому государство хочет обезопасить своих граждан.
Да, от этих ограничений мы потерпели определенный ущерб. Несколько лет назад были закрыты все тюремные православные храмы и мечети, но нельзя ведь закон сделать выборочным – закрыть одних, а других оставить. Наши священники и сейчас могут посещать тюрьмы. Но в Казахстане категорически запрещено посещать школы священнослужителям любых вероисповеданий. То есть я просто могу приехать к своему сыну в школу как его отец, скажем, на родительское собрание, например, но прийти туда как священник не имею права.