Число казахстанцев, выезжающих за рубеж на ПМЖ, растет. И у каждого свои причины на то, чтобы решиться изменить пейзаж за окном.
О том, сложно ли обустроить свое будущее в чужой стране, редакции Central Asia Monitor рассказала уроженка Восточно-Казахстанской области Фатима Смагулова, построившую успешную научную карьеру в Америке и Франции.
Фатима Смагулова с детьми. Фото — Central Asia MonitorФатима родилась в традиционной многодетной казахской семье. Мать была домохозяйкой, отец работал завскладом в заготконторе. Поскольку в семье говорили только на казахском, в школу девочка пошла, не зная ни слова по-русски.
— Моя первая учительница, помню, говорила маме, что я необучаемая, а потому меня следует отдать в спецшколу, — рассказывает Фатима. — Но прошло немного времени, и я как-то сразу очень правильно заговорила на русском. В 1983 году меня наградили за хорошую учебу путевкой в пионерский лагерь «Артек». До этого я считала себя гадким утенком, некрасивым и забитым. А там все твердили, какая я прекрасная, ну просто замечательная девочка, с которой невозможно не подружиться. Домой я вернулась другим человеком. И это дало сильнейшую мотивацию к тому, чтобы учиться еще лучше. Мне нравились почти все предметы. Окончив школу с золотой медалью, решила продолжить образование в Новосибирском государственном университете. Очень страшно было уезжать из маленькой Шемонаихи в большой город, да еще и в Россию. Поступила на факультет естественных наук, но учиться было очень трудно. Как бы ни старались наши учителя, все-таки уровень подготовки однокурсников — детей профессоров, которые нам преподавали, — был изначально выше, чем мой. Иногда мне казалось, что я не выдержу конкуренции с ними. А догнав их, как и в школе, полюбила все предметы, но, когда надо было выбирать специализацию, остановилась на физиологии человека.
Вскоре Фатима уехала во Францию, где продолжила работать в научной сфере деятельности. Спустя четыре года Смагулова отправилась в США.
— Наука в США, конечно, финансируется гораздо лучше. Здесь я, например, получила грант на трехлетние исследования в сумме 180 тысяч евро. Когда в прошлом году посетила свою бывшую лабораторию в США, американские знакомые не могли сдержать разочарования: «Ну почему ты не нашла себе место получше? Твой французский стартап — не самый престижный». Там проекты часто финансируются на сумму свыше миллиона долларов. Такие деньги хорошо коррелируются с уровнем исследования, но я сознательно сделала выбор в пользу Франции и ни разу не пожалела об этом. Я люблю родину своего мужа за ее свободолюбие, за то, что постоянно возражающий народ устраивает маленькие забастовки, мне нравится, что президент прислушивается к его мнению. И ты чувствуешь себя человеком, а не электоратом. А еще мне нравится, как французы воспитывают детей: с раннего детства им прививают уважение друг к другу и пресекают всяческие проявления агрессии.
Мой старший сын родился в России и до сих пор живет там. Пока Егор был маленький, мы поменяли не один детский сад, но проблему это не решало — отовсюду мой ребенок приходил со слезами. Над ним издевались за то, что он наполовину русский, наполовину казах. Я подходила с этим вопросом к воспитателям, но они даже не пытались объяснить детям, что разницы между людьми, какой бы они национальности ни были, — нет. Мне приходилось вечерами подолгу беседовать с сыном, чтобы он научился не обижаться на глупых сверстников. Один раз даже пришлось сказать, что он должен уметь постоять за себя с кулаками. Это неправильно, конечно, но когда на человека давят только потому, что он немного другой, надо как-то отвечать. Мне кажется, что в той стране что-то недоработано в плане духовности.
Но я отвлеклась от темы, почему мы с мужем не остались в самой успешной стране мира. Да, разница в оплате труда ученых в США и во Франции большая. Но и потребности тоже разные. В Штатах, может быть, у нас дом был бы побольше (там маленьких домов практически не бывает), и машина тоже, но нет никаких гарантий, что ребенок будет ходить в нормальную школу, а в будущем получит высшее образование – оно там стоит огромных денег. Франция – страна рациональная, здесь считается, что нет смысла жить в доме размером в 450 квадратных метров. 100-150 «квадратов» вполне хватает для семьи из четырех человек.
— А с научными кругами Казахстана вы поддерживаете какие-то связи?
— Пока нет, но было бы здорово, если бы появились контакты, связанные с обменом студентами или мастер-классами. Хорошо было бы съездить на какую-нибудь научную конференцию в Казахстан, но очень мало времени. Команда у меня все еще очень маленькая, и мне самой приходится проводить очень много опытов на мышах, обрабатывать их результаты, делать анализы. Как говорят в таких случаях русские, я и швец, и жнец, и на дуде игрец.
Чтобы просто повидаться с родственниками, я каждое лето езжу на родину, но в этом году по семейным обстоятельствам пришлось отложить поездку до зимы. От корней все-таки не надо отрываться. Очень сожалею, что мои младшие дети не говорят ни по-казахски, ни по-русски. Это технически очень сложно. Когда мы с мужем работали в США, сын из-за языкового барьера вообще перестал что-то воспринимать и на какое-то время замолчал. А по возвращении во Францию мне пришлось делать над собой огромные усилия, чтобы говорить с ним только на французском. И произошла красивая метаморфоза: развитие пошло опережающими темпами. В этом году сынок пошел даже немножко дальше своих сверстников. То есть, если нет языковой подпитки, то не будет и развития. Сейчас Гийом хорошо говорит на французском, понимает английский. Русский у нас тоже стоит в планах, если он когда-нибудь захочет им заниматься.
— В Казахстане родители тоже озабочены тем, чтобы ребенок с рождения изучал как можно больше языков.
— А вот это, может быть, и неправильно. Считается, что до трех лет дети более восприимчивы к языкам. Но если этого вдруг не произошло, не надо делать трагедию. Главнее – чтобы они научились думать и выражать свои мысли вслух. Если же пытаешься впихнуть в ребенка все и сразу, он устает. Так было с Егором, моим старшим сыном. Когда он пошел в школу, я тоже хотела, чтобы он изучал английский с первого класса, а у него от нагрузок страшно болела голова, и по утрам он отказывался вставать. Но когда ему этот язык понадобился, он его выучил безо всякого нажима в классе 10-м.
— Ваши младшие дети – французы, а про себя вы можете сказать, что стали окончательно своей в этой стране?
— Я и сама много раз спрашивала себя: стала ли я здесь своей? Нет, не стала. При всей огромной любви к Франции я никогда не смогу интегрироваться здесь окончательно. У меня казахско-русский менталитет. У меня есть друзья среди французов, но это больше деловая дружба. Выходные и праздники я с ними не провожу. Может быть, интеграция – это отслеживание местных новостей? Но если так, то я их не слушаю. Муж, правда, говорит, что я давно офранцузилась, поскольку у меня появилась типично французская черта: быть вечно недовольной и критиковать всех подряд.
— Что сегодня осталось в гражданке Франции от той девочки, которая выросла в крохотном городке Шемонаиха?
— Неуверенность в себе. Вроде и признают в европейских научных кругах, и чего-то достигла, а все равно сидит страх перед большой аудиторией. Недавно мне нужно было попасть в Париж к 9.00 утра, чтобы на большой научно-практической конференции защитить свой проект и получить грант. Это был вопрос жизни и смерти для моей лаборатории, поэтому я приехала первым поездом. Муж наказал сразу брать такси, а за ним очередь — 150 человек! Кинулась в метро. Неправильно села и последние 10 минут бежала как марафонец. Не знаю, чего я больше боялась в тот день, — опоздания или самого конкурса.
— И последний, не совсем корректный вопрос – он касается вашего межэтнического брака с французом. Есть ли какие-то сложности, связанные с этим?
— Это очень хороший и очень серьезный вопрос. В молодости, в периоды сильной влюбленности я никогда не задумывалась о национальности своего избранника. Наоборот, это добавляло дополнительный интерес к нему. Но с годами я начала чувствовать, что мне было бы интереснее с мужем, если бы мы с ним были из одного культурного пространства. Отцу двоих моих младших детей никогда не понять, почему, к примеру, те, кто вышел из стран постсоветского пространства, так любят отмечать Новый год и равнодушны к Рождеству. Но … это больше из области философии, а в реальной жизни я уже подстроилась под своего француза. Меня в нашей префектуре спрашивали при подаче документов на гражданство: «А, может быть, вы любите мужа только за то, что он француз?» Я ответила, что выбрала его потому, что он мне интересен как личность.