Я жил в таких московских подвалах. Нечасто, немного, но приходилось. Стояло лето 1995 года, Басаев только что захватил Будённовск, на перекрестках стояли бронетранспортеры. В подземных переходах и в метро прохаживались крупнокалиберные десантники с автоматами. Глаза у них были оловянные. Между эскалаторами стояли стеклянные сторожки, в них сидели аккуратные московские старушки в метростроевских беретиках. Они зорко прочесывали взглядами толпу и, углядев чернявого и носатого, указывали на него десантникам. Те тут же распинали его лицом к стенке для шмона. У меня был кейс, набитый дойчмарками, и никакой регистрации. Продюсер, жадный шваб, отправил меня из Варшавы в Москву для приобретения архивных киноматериалов, ни словом не обмолвившись о гостинице.
Каждый день с тремя пересадками ездил в Красногорск, и на каждой станции торчали дюжие стрельцы с короткоствольными калашами. Я уверенно шагал, не сворачивая, прямо на них, глаза в глаза, и едва не задевал плечом крайнего. Ни разу не остановили. Но это стоило душевных сил.
А жил я в подвале у друзей, алматинцев, художников без прописки. Закутков было много, но собирались в большой комнате, где был кабинет сбежавшего от долгов бизнесмена. На столе чернел большой телефонный аппарат с факсом. Когда раздавался звонок, из него выскакивала несметная туча тараканов. Ночью приходили бандиты и долго пинали железную дверь. Иногда это были менты. Еще никогда я не чувствовал себя таким бесправным и униженным. Было противно – до рвоты.
Еще не появились “гастеры” – узбеки, таджики, киргизы, которые составят касту неприкасаемых с одной на всех мерзкой этнической кличкой, вылезшей на свет из советских казарм, – “чурки”. Они придут позже. Среди них почти не будет казахов – нефть сберегла их от унижений. И это нужно ценить.
***
Сериал Первого канала “А у нас во дворе”, показ которого завершился в начале недели, я смотрел, не пропуская (против обыкновения) ни одной сцены. Ну, допустим, не шедевр фестивального кино. Возможно, снят не слишком опрятно. И актеры бубнят скороговоркой, как сейчас принято, для пущей достоверности. И сценарный замес, состоящий из череды детективных новелл, социальной драмы и лирической истории, может показаться рискованным. И музыки в фильме избыток, причем сомнительной иногда. Но все это чепуха и мелкие придирки крупногабаритных снобов.
Мне показалось, что впервые с тех пор, когда “нерезиновая” Москва приняла в свое безразмерное чрево сотни тысяч брошенных на произвол бывших “братьев и сестер”, прозвучало доброкачественное мифологическое высказывание, где есть попытка нейтрализовать один из самых отвратительных инфильтратов новейшей истории. И эта попытка во многом удалась.
Сериал держится на безукоризненном актерском дуэте, сюжетная схема которого проста, как мычание, и без труда предсказуема: герои в начале фильма разведены по противоположным полюсам, а их роковое слияние в финале неизбежно, как кризис капитализма. Но каково исполнение!
Пускепалис – замечательно талантливый актер, он своим “довлатовским” обаянием (в самом деле похож, присмотритесь!) вытесняет ходульность сюжета и наполняет предлагаемые обстоятельства невероятной человеческой достоверностью.
Равшана Куркова, безусловно, открытие сезона, то есть на наших глазах за шесть вечеров состоялась крупная актриса, рядом с которой поблекли и скукожились барбиобразные пустоглазые дурехи, имя которым легион и маленькая тележка! На сцену явилась немногословная, волевая, решительная героиня, не приторная красотка, сделанная из фальшивого рахат-лукума, а та самая смуглая леди, напоминающая загадочную возлюбленную Шекспира. Помните? “А тело пахнет так, как пахнет тело…”
Так же играет Равшана Куркова, то есть ничего не играет, а проживает жизнь своей Мавлюды, понаехавшей из Самарканда московской дворничихи, в которую по уши влюбляется почти спившийся бывший опер, когда-то знаменитый следак Володя Каленый.
И, черт возьми, я, старый циник, изнутри знающий, как делается кино, ведусь на эту клубнику-малину: злюсь, когда у Каленого заводится рослая бортпроводница, запарившая его (и меня!) своими варениками, и со всего маху бью себя кулаком по колену, потому что Мавлюда не по делу заторчала на каком-то ботанике, который оказался сволочью, да еще и отдалась ему – ну не падла ли?!
Вот оно как бывает, когда кино. Не замороченное, обезжиренное, стерилизованное – фестивальное, а живое.
Да, сериальное. Со всеми родимыми пятнами этого жанра. Однако диалоги хороши – поклон сценаристам, их там целая бригада. Актеры второго плана свежи, не заиграны, как старая пластинка, – браво режиссеру. Я плохой зритель детективов, мне скоро наскучивает гадать, кто кого убил, где хранится уворованное и надежно ли алиби главного злодея. Но Ольга Музалева, постановщик, вовсе не обязана была рассчитывать на таких тупиц, и она нашпиговала свой сериал криминальными загадками, которые лихо расщелкивают Володя с Мавлюдой. И это не просто толкает телегу сюжета, но и толково и остро задевает темы, мелькающие то и дело в уголовной хронике наших дней.
Но это так, светские книксены. Благодарить съемочную группу следует не только за доставленное удовольствие.
Да, фильм, пусть самый что ни на есть талантливый, есть мифологическое высказывание, которое не стоит сопоставлять с реальностью. В жизни, как известно, все по-другому. Но искусство, если оно подлинное, имеет загадочное свойство влиять на эту скотскую, мерзопакостную реальность, до отказа населенную мздоимцами, хамами, тупоголовыми начальниками, политическими маньяками и просто психами всех мастей. Оно теснит эту нечисть на второй план и дает место нормальным людям, которым в голову не придет назвать человека чуркой. А всех несчастных и обездоленных – понаехавшими. Оно очеловечивает жизнь. Вот это и есть модернизация сознания.
Просто фильмов хороших мало.
Алматы