Ну если не сейчас, то в детстве уж точно. А потом перестали ждать, забыв про чудесные явления Деда Мороза с голосом соседа дяди Паши, и про декабрьские мандарины, и про пушистый заячий хвост на детсадовских шортах, и про то, как пахнет свечкой и оттаивающей сосной, когда 30-го вечером заканчиваешь наряжать елку.
А ведь это всё – самые настоящие чудеса. И пока мы не придавлены грузом жизненных забот, это как-то понимается и воспринимается. А потом перестает.
И задача всякого нормального человека в канун Нового года – разжечь в себе этот трепетный и нестойкий огонек готовности к восприятию чуда. А то придет, а вы и не заметите.
Как это было с моим коллегой – оператором местного телеканала – 20 лет назад.
…Сырым гололедным декабрем, буквально за пару дней до праздника, понесло нашу съемочную группу в деревню, где жила доярка, хоть и относительно молодая, но заслуженная и неоднократно награжденная как при Советах, так и в годы независимости. Поехали, как вы понимаете, за позитивчиком, которого в 96-м в жизни особо не водилось да и на экране было с гулькин нос.
Складывалось все косо. Оператор Есен всю дорогу жаловался на безденежье, стерву бывшую и престарелую битую камеру. В машине толком не работала печка. По дороге улетели в кювет. Не перевернулись, слава Богу. В общем, в деревню приехали злые и голодные. Дом передовой доярки встретил нас пустотой и молчанием. На стук в ворота ответила только собачонка, которая не возражала, когда мы, не дождавшись ответа, просто зашли во двор. Приоткрыв входную дверь, мы вежливо, но безуспешно звали хозяев. Однако в глубине угадывалось движение, и женский голос мурлыкал что-то уютное. Раб камеры простоев не любил, поэтому, лихо скинув обувку, продвинулся вглубь дома. Я пристроилась в кильватере.
Таким порядком мы прошли веранду. Натыкаясь на неясно видимые, но габаритные предметы, миновали темные холодные сени и оказались перед дверью, ведущей в собственно жилые помещения. “А вот и мы!” – придав голосу максимальное обаяние, Есен рванул на себя обитую кошмой дверь. Из-за нее на нас в пахнувшую квашеной капустой холодную темноту вылетело облако пара, отчаянный женский визг… И – как я успела заметить – прямо в оператора метнулось нежно-белое, отчего он вдруг как-то шарахнулся назад, практически втоптав меня в крохотный промежуток между бочкой и небольшим штабельком приготовленных к растопке дров. Стукнула входная дверь – Есен вместе с камерой выскочил во двор и там затаился.
А на пороге замерла героиня нашего будущего репортажа с намыленной мочалкой в руках. Распущенные мокрые волосы должны были что-то скрывать, но с этой обязанностью не справлялись. Две дынной белизны и таких же размеров груди взволнованно плескались. Немыслимые сиреневые рейтузы советского образца целомудренно прикрывали нижерасположенные пышные формы. И над всем этим – абсолютно ошеломленные глаза. Ну не ждала тетенька гостей в эту минуту.
Когда обоюдное смущение было преодолено, героиня труда одета и причесана, сюжет снят, чай с малиной и “по пятьдесят” выпиты, мы с водителем, вздыхая и проклиная судьбу, мерили шагами двор – от машины до входных дверей. В доме шли подсъемки к сюжету. Шли час. Потом полтора. А потом Есен смущенно выглянул и, отводя глаза, буркнул: “Вы это… Езжайте. Я потом вернусь”.
…Вернулся он после новогодних праздников. Посветлевший, помолодевший и совершенно довольный. Еще через месяц в его однокомнатную берлогу приехала экс-доярка. Карьере героини производства пришел конец, но семейное счастье нашли, похоже, оба.
Что характерно, если об этом в компании заходила речь, маэстро всегда формулировал так: “Помните тот хреновый Новый год?”.
В этом смысле женщины щедрее на благодарность судьбе.
У моей знакомой всегда следующий после полуночного “С Новым годом!” тост: “Легких родов всем, кто сейчас в схватках!”. Нет, она не акушерка – мамка двоих очаровательных двенадцатилетних отроков. Родились они у нее – представить страшно – в 0.45 1 января.
Говорит, еще в десять вечера, когда она, как полагается, готовилась родить в муках, верила, что к полуночи все будет позади. Тем более что двоих мальчиков ей никто не обещал, намекали на одну крупненькую девочку. Но… человек предполагает, а Бог располагает. И в 22.30, и в 23.00, и в 23.30 она слышала от врачей одно: “Раскрытия нет, ждем!”. А это значит, что тебя впереди ждут схватки, схватки, схватки… Пока наконец организм не будет готов выпустить в свет нового человека.
Собственно Новый год Инка встретила, убаюкивая боль, нянча надежду и отгоняя нарастающий страх. Еще немного погодя, решила, что вот сейчас пойдет и испортит праздник дежурным медикам. И практически сразу поняла, что пойти ей уже не судьба.
Короче говоря, Артем заверещал на кровати при полном отсутствии белых халатов, которые – надо отдать им должное – прибежали на отчаянные призывы роженицы. Ребенка кинулись обихаживать, Инку отвели в родзал, чтобы осмотреть. И тут на кресле уже в предписанном протоколами антураже на белый свет вылез Андрейка. “Не обижайся, мать! Вторая попытка-то по всем правилам!” – несколько смущенно сострил кто-то из медиков.
Какие ангелы хранили близнецов в ту плохо подходящую для родов ночь, знают, наверное, только сами те ангелы. Но Инка и тем более ее муж, страстно желавший сына и по ходу беременности пытавшийся переучиться на “красавицу-дочку”, искренне считают, что с ними произошло настоящее новогоднее чудо.
Поэтому оставьте на потом любовное перебирание собственных проблем и проблемок. В воздухе пахнет Новым годом. А значит, и чудесами. Большими, маленькими, смешными, величественными – разными. И какое-то из них – твое. Это как в мешке у Деда Мороза: если уж запустил руку, то обязательно что-нибудь достанешь.
Так что – запускайте!
КОСТАНАЙ