Марина Чейшвили – специалист по социальной работе в отделении онкогематологии Национального научного центра онкологии и трансплантологии в Астане. Три года назад здесь не смогли спасти ее сына Амирама от лейкоза. Через неделю после его смерти Марина вернулась в центр – бороться за души солдат, сражающихся с раком. Каждый день она здесь, в белом халате, – рассказывает об Амираме другим пациентам.
Марина Чейшвили. Фото — Facebook20 000 долларов, собранные на лечение сына, женщина отдала на лечение других пациентов. Оклад – 60 000 тенге. Трое детей, кошка, собака, однокомнатная съемная квартира. Так живет Мама Марина Чейшвили.
О ее истории медиа-портал Caravan.kz узнал из социальных сетей. Женщина рассказала нам о жизни, любви и том, где найти силы для борьбы, когда их почти не осталось.
— Как Амирам заболел?
— Это случилось в сентябре 2012 года. За месяц до этого у него была высокая температура, симптомы простуды. Теперь я знаю, что обычно лейкоз так и проявляется. Амирам закончил 11 класс и планировал поступить в летное военное училище, но мы решили, что сначала он пойдет в армию. Мы ждали осеннего призыва – ему как раз исполнилось восемнадцать лет. Первой на симптомы болезни обратила внимание врач «Скорой помощи». Утром мы поехали в больницу, и нам сказали: «У вашего сына лейкоз». Это был удар. Непредсказуемый и шокирующий. В течение шести дней нас не принимала ни одна онкологическая клиника в Алматы. Врач простой больницы, в которой мы лежали, пытался связаться с другими клиниками, и 25-ого сентября мне позвонили и сказали: «Вы можете срочно лететь в Астану. Вас примут». 26 числа, утром, мы прилетели в столицу. С этого дня началась наша битва за жизнь, душу и сознание.
— Откуда вы брали силы для этой борьбы?
— Не могу и не имею права сказать, что я высокодуховный человек, но мне помогает именно вера в Бога. Просто я верю и благодарю его каждый день за все. Я до сих пор учусь не просить у него здоровья, богатства, еды. Я прошу, чтобы он давал сил, терпения и смирения прожить тот путь, который мне дан. Ты просто любишь – и все, и тогда приходят силы отовсюду. Когда я начала писать о своем сыне, когда мы начали собирать деньги на его лечение, у меня словно крылья вырастали от поддержки людей, с которыми я была незнакома совсем. У меня до сих пор мурашки бегут по коже, когда вспоминаю этих людей, которые делились с нами душой. Я видела, как самоотверженно трудятся наши доктора. Мы менялись. Менялась я, менялось мое отношение к детям, и их – ко мне. Сын очень любил фразу: «Если проигравший смеется – победитель не чувствует вкуса победы». Мой сын не проиграл. Для меня он – победитель. Так же, как и все, кто умер от рака. Они не сдались. Проигравших в борьбе с раком не существует.
— Как вы смогли отдать собранные с таким трудом деньги на лечение других пациентов? Ведь у вас есть и младшие дети.
— Эти деньги не принадлежали мне, и собирались не для меня. Да, я осталась без своего старшего сына, без своего надежного плеча. Но я собирала деньги, чтобы помочь ему вылечиться. Мы собрали около 60 000 долларов. Большая часть ушла на лекарства. Мой сын всегда старался помочь нуждающимся, даже когда болел. Если мы покупали препараты, которые нам не подходили – мы их отдавали. Сын очень хотел, чтобы мы делились тем, что у нас есть. И когда он умер – что я еще могла сделать?
— Почему вы решили остаться работать в онкологическом центре? Многие бы просто не возвращались, чтобы не видеть эту больницу и забыть все произошедшее, как страшный сон.
— Я не могу сказать за многих, только за себя. Но за время болезни сына я подсознательно шла к этому решению. Пусть, я не всегда его осознавала и понимала. Было много мотиваций, и в первую очередь – мотивировал меня мой сын. Я ощущала какую-то незавершенность.
В момент смерти, когда я поняла, что сына больше нет, первая мысль, что пришла в мою голову — вернуться в эту больницу. Меня никто не подталкивал, не предлагал работу, я и никогда не работала в таких местах. Друзья говорили: «Переболеешь, убежишь оттуда». Но в Алматы, на второй день после похорон, я начала задыхаться. Мне было плохо, все сжималось, и появилось ощущение, будто сын говорит мне: «Мама, возвращайтесь». Я благодарна своим детям, что они поняли, поддержали и отпустили меня. Через неделю после смерти сына, 11 ноября, я вошла в онкологический центр без чувства обиды и боли. Я везде чувствую Амирама, но не падаю в обморок, не плачу, не бьюсь головой об стенку – я живу. Его дух настолько силен, что даже спустя 3 года он до сих пор меня поддерживает.
— Чему научил Амирам братьев и сестру? Как сейчас складываются отношения в семье?
— Я слышу иногда, как они говорят о брате. И для них он на самом деле пример. В прошлом году старший сын часто что-то писал в телефоне и однажды доверился мне. Он написал письмо Амираму. Оно было написано с такой огромной любовью… Чему научил Амирам меня – доверять детям. Он научил братьев и сестру просто любить. Любить жизнь и быть благодарными. Быть бесстрашными. Я знаю, что они каждый день вспоминают о нем. Мы никогда не говорим об Амираме «был». Он есть. Я не понимаю тех, кто говорит: «Отпусти». Как можно отпустить то, что у тебя в душе? Как можно забыть и не думать? Мы рассказываем истории о великих героях, смотрим о них фильмы. Наши дети – такие же герои, о которых нужно говорить. Когда говорят: «Время лечит» — это неправда. Оно совершенно ничего не лечит. Потому что нельзя вылечить то, чем тебя ранили. Невозможно. С этим можно жить. Даже боль дает силы жить. Иначе я бы не продержалась на своей работе в онкологии. Знаете, что я вижу, когда каждый день прихожу туда? Я вижу отделение, в котором умер мой сын. Я вижу тех же самых врачей. Вижу его палату. Вижу все места, где мы с ним ходили, где сидели. В клинике нет ни одного уголка, который бы не напоминал мне о сыне. И если бы мой сын меня не вдохновлял до сих пор – я бы умерла от этой боли. Я не могу вернуть своего сына, но могу жить, вспоминая и рассказывая о нем. Он не просто так прожил на свете 19 лет.
Семья Чейшвили. Фото — Facebook— Он вам снится?
— Всего два-три раза он снился мне через очень долгое время. Однажды увидела Амирама во сне, когда его другу по борьбе с раком было очень плохо. Сын сказал мне столько слов, которые просил передать Рустаму. Первое время я так мечтала, чтобы он пришел хотя бы во сне. Но он не приходил, и я думала, что он на меня обиделся. Но потом я вспомнила, как мне сказали: «Когда ты не чувствуешь вины и сделала все, что от тебя зависело, ему незачем возвращаться»…
— Разговариваете с Амирамом?
— Да. Часто. С ним и с богом. Иногда даже спорю. С сыном, правда, меньше, — Улыбается. – Потому что он – безусловный авторитет. А силу бога я почувствовала за три дня до смерти Амирама, когда нужно было решиться на интубацию. В тот день Амирам попросил приготовить кушать. Я летела к нему такая счастливая, приготовила его любимое блюдо. Зашла в палату, а его там нет. В коридоре меня встретил врач. Он сказал, что они будут делать все возможное, но шансов нет почти никаких. Я помню: «Марина, я знаю, что это тяжело, но надо решить». Я просто сидела на диване и чувствовала себя такой маленькой. Тогда я в первый раз сказала: «Я не знаю, что делать». Я встала с дивана и подошла к Александру Валерьевичу, нашему врачу. Как маленькая девочка. Было очень страшно. Этот суровый мужчина обнял меня, и было такое чувство, что меня обнимает сам бог. Он сказал: «Ты даже не представляешь, насколько ты сильная. У тебя есть полчаса. Возможно, ты больше его не увидишь и не услышишь». Я шла к сыну и знала, что иду прощаться. Что это может случиться в любую минуту. Может, через день или два. Но если его сейчас интубируют – я больше не смогу с ним говорить. Я понимала это. Я просто молила Бога, чтобы он дал сил не развалиться на кусочки. Просто быть достойной своего сына. Так мы провели последние полчаса. Самое дорогое, что я услышала за это время – его последние слова. «Я вас так люблю, Мама. Что бы я без вас делал». Дороже этих слов нет ничего на свете.