Я спросил Сергея Азимова, что он думает о телесериале “Таинственная страсть”. Он помолчал, вздохнул и ответил в свойственной ему неторопливой манере: “Знаешь, старик, я всю неделю был на съемках. Вечером в гостинице однажды включил телевизор и напоролся на одну из серий. Посмотрел. Стало противно”.
– Почему? Сценарий, режиссура, игра актеров, монтаж, операторская работа – что плохо? Ты же профи…
– Я это даже не оценивал. Понимаешь, всё, что связано с именем Василия Аксенова, внушает мне отвращение…
– Он что, по-твоему, плохой писатель?
– Дело не в этом. Я не знаю, какой он писатель…
– Ничего не понимаю. Ты был с ним знаком?
– Слава богу, нет. Старик, я учился во ВГИКе. У Романа Кармена. И вот однажды, уже в конце последнего курса, когда мы готовились к съемкам дипломных фильмов, он пригласил нас всех на дачу. Сказал: всё, ребята, вы уже не студенты, мы теперь коллеги. Ну сидим на веранде, под навесом, пируем. Богатый стол, напитки, все как полагается. Вдруг появляется Константин Симонов, а с ним Генрих Боровик. У них там дачи были по соседству.
– Где это все происходило? В Переделкине?
– Нет, в Красной Пахре. В общем, все уже хорошо так захмелели, стали песни петь… А я, знаешь, в то время почти не пил, а петь и сейчас меня не заставишь. И я попросил у Романа Лазаревича разрешения походить по комнатам его дома. Там было на что посмотреть. Он же был влюблен в Испанию, и на стенах висели все эти тореадорские штуки – мулета, капоте… Ну глазею, интересно же. Незаметно оказался возле окна на первом этаже. Вижу – наши все пируют, а Кармен и Симонов отошли в сторонку, сели отдельно. И прямо под тем окном, где я стоял. И я все слышу отчетливо. Константин Симонов, разгоряченный, возбужденный, от волнения картавит еще больше. Говорит: “Рима! (Так называли Кармена близкие друзья.) Ну что он творит, этот мерзавец, этот стиляга, этот пижон щипаный! Ну хочешь, я ему устрою такое, что он до конца дней своих забудет на чужих баб пялиться! Я его, кота блудливого, просто кастрирую. Ты ведь знаешь, я могу это сделать, и я это сделаю!”. Он еще крепче по-русски сказал. И я вижу лицо Романа Лазаревича, напряженное, страшное, белое, как мукой присыпанное. И губы, сжатые в полоску. И вот он всё это слушал, слушал, чуть-чуть качал головой, а потом очень тихо сказал: “Костя. Я прошу тебя как друга. Не нужно. Не делай ничего. Пусть…”.
– Речь шла о романе его жены с Аксеновым?
– Да. Понимаешь, старик, все мы краем уха слышали, что у Мастера в семейной жизни проблемы, но толком ничего не знали. Может, и хорошо, что не знали. А то бы нашли этого орла, и мало бы ему не показалось. С тех пор я имя Василия Аксенова с трудом выношу. Как видишь, всё это – только личное…
Азимов – документалист до мозга костей. Именно поэтому он ясно понимает, что кино живет по иным законам, в силу которых сравнивать экранное действо с тем, что было “на самом деле”, – тупо. Даже хроника не является “зеркалом жизни”, она тоже другая реальность, что уж говорить о постановочных фильмах. Ну, допустим, Роман Кармен выведен в сериале под именем Кочевой, а его неверная супруга Майя стала Ралиса. И этот Кочевой строит донельзя подлые и мстительные козни Ваксону, так в этом шоу здесь зовут самого Аксенова. И эта драма никак не совпадает с той жизненной сценой, невольным свидетелем которой стал Сергей Азимов.
В конце концов, SE NON E VERO, E BEN TROVATO, как говорят итальянцы. Пусть это не правда, зато хорошо придумано!
В том-то и дело, что придумано, поставлено и сыграно скверно. Полагаю, именно поэтому Азимов выключил телевизор, а если плюнул вдогонку последнему кадру, то и правильно сделал.
В этом месте непременно высунется какая-нибудь либеральная рожа и голосом флейты пропоет: “О вкусах не спорят!”.
Пардон. И позвольте вам выйти вон. Ибо только о вкусах и стоит яростно спорить, чтобы не размножалась всякая высокопарная и низкопробная дребедень.
Ну, допустим, Аксенову под старость лет пришла в голову блажь притвориться Валентином Катаевым и сочинить собственный “Венец”. Пусть не алмазный, а, скорее, стеклянный, но это уж как получилось. И он, повинуясь законам мемуарного “мовизма”, напридумывал эти полупрозрачные погоняла, где Евтушенко – Ян Тушинский, Окуджава – Кукуш Октава, Высоцкий – Влад Вертикалов, Рождественский – Роберт Эр и так далее. На мой взгляд, всё это сплошная безвкусица, как, собственно, и весь остальной текст, ну да ладно, такова авторская воля. Это последний законченный роман Василия Аксенова, главы из которого были впервые напечатаны уже после его смерти. И я убежден, что жизнь и судьба этого яркого “шестидесятника”, его колоритная, знаковая, как принято говорить, фигура, значительно перевешивает им написанное. Ну и оставался бы этот роман своеобразным “памятником”, материалом для литературоведческих штудий!
Но нет. Деятели телевизионного синематографа дерзнули сотворить из него скверно загрунтованное эпическое полотно с неопрятными лирическими потеками. Или наоборот – не знаю, как точнее. И я не могу взять в толк, зачем вот уж вторую неделю слоняются по экрану эти тоскливые, худо-бедно загримированные под сходство тени, довольно зло шаржируя персонажей середины прошлого века? Зачем они пьют, как верблюды, каннибальски целуются, кувыркаются в пошлейшем промискуитете и непрерывно несут нестерпимо банальную околесицу, выдавая ее за духовные искания поколения “оттепели”?
Не знаю. Но догадываюсь. Этот сериал спроворили представители поколения “семидесяхтнутых”. А они, что очевидно, и росточком пониже, и корпусом пожиже, и талантишком скромнее. Но они сейчас “при делах”, они “у руля”. И эти вот, выражаясь аксеновским “штилем”, сальерианцы и сальерианки таким способом изживают свою неполноценность. Сознательно или бессознательно – это уже не важно. В этом и заключена их таинственная страсть к дикому опошлению, произведенному с такой страстной таинственностью.
И, повинуясь навязанной стилистике, назову их имена-шиворот-навыворот.
Алина Адская, сценарист. Лад Извощиков, режиссер. Евстигней Денисов, продюсер. Ну и, разумеется, самый главный. Константин Епрст. Матадор.
Алматы