1 октября 2016 года китайский юань стал мировой резервной валютой. Он сразу же занял третье по значению место, получив долю почти в 11 процентов.
Известный казахстанский экономист Петр Своик поделился мнением с корреспондентом медиа-портала caravan.kz о том, как это событие может отразиться на отечественной экономике, на взаимоотношениях с другими державами и к каким результатам в ближайшем будущем это может привести.
— Для того, чтобы понять, что происходит в отношениях между Казахстаном, Россией и Китаем, а также Европой и Америкой, и какова перспектива этих отношений, необходимо описать общую картину, — говорит Петр Владимирович. — Сейчас мы находимся в финальной стадии глобальной однополярности, сформировавшейся после распада СССР за последнюю четверть века. Мы в такой конструкции оказались на периферии, технологической, монетарной и идеологической. И в таком качестве, при всем формальном суверенитете, лишены многих составляющих самодостаточности – нашу экономическую политику, особенно – монетарную, формируем не мы, а за нас – извне.
Поэтому в уже начавшемся переходе от однополярного к посткризисному фрагментированному мироустройству наше будущее будет определяться тем, кто станет нашей новой метрополией.
Кстати, о неизбежности окончания однополярности: советую перечитать статью «Ключи от кризиса» в «Российской газете» от февраля еще 2009 года – по урокам того мирового кризиса — за подписью Нурсултана Назарбаева. Там мировая долларовая система названа дефектальной и предсказан ее неизбежный распад. Что и подтверждается объективным ходом событий.
— Какова позиция Казахстана в этой системе?
— У нас нет собственной монетарной и инвестиционной основы – она почти вся внешняя. Да, есть программы ФИИР и «Ак жол» — их можно назвать национально-инвестиционными, это как бы попытки плыть против сносящего нас в сугубо внешнюю зависимость рыночного течения, но они половинчаты, внесистемны и потому малоэффективны. В России ту же роль играет так называемое проектное финансирование, но это пока все суррогаты, а в целом без внешних кредитов и инвестиций мы не жизнеспособны.
Что же до собственно казахской и частично российских экономик, то в рамках глобального «разделения труда» мы деиндустриализировались и оказались в двойной внешней зависимости:
Первое – это экспорт сырья наружу, выручка валюты за это сырье и приобретение на эту валюту почти всего того, на чем основывается внутреннее производство и внутреннее потребление.
Второе – эмиссия национальной валюты не инвестиционным и не кредитным, а почти исключительно обменным способом. То есть, деньги во внутреннюю экономику попадают через скупку Нацбанком долларового профицита внешнего платежного баланса. А нет долларовых избытков, как сейчас в кризис — нет и средств для внутренней экономики.
Причем обменная миссия – в «тучные годы», когда она была изобильна, доставалась даже не банкам, а непосредственно сырьевым экспортерам, и шла на расширение сырьевых же поставок. А вторыми и третьими кругами она шла на расширение торгово-развлекательной потребительской инфраструктуры, основанной на импорте.
В такой модели плавающая курсовая политика похожа на подпружиненный поводок у собаки. Собака на таком поводке может убегать подальше от хозяина, приближаться к нему и чувствует себя едва ли не свободной, а хозяин как раз меняющим длину поводком дополнительно гарантирует, что собака с привязи не сорвется. Осталось только добавить, что великая Россия и мы вслед за ней – непревзойденные чемпионы мира по «плаванию» своих валют относительно доллара.
— То есть положение КНР в этой концепции несколько лучше?
— Китай тоже в периферии мировой технологической и монетарной метрополии, но принципиально иного рода. Во-первых, Китай стал производственной, не сырьевой периферией. Он стал промышленной мастерской для Америки. Это очень важно. Второе – он без всякой ссоры с американцами сумел не допустить «плавания» своей валюты. Иногда юань корректирует свой курс, но это определяет китайская компартия и Банк Китая, а не китайский рынок. А в основном курс юаня просто приклеен к доллару – что США сильно нервирует.
И еще принципиально: Китай проводит собственную инвестиционную политику. Да, он массированно привлекал, и продолжает привлекать иностранные инвестиции, что старались делать и Казахстан с Россией, но дополнял это и своей национальной промышленной и инвестиционной политикой. Да, основу таких китайских инвестиций составляют те же накопленные долларовые резервы, но инвестиции эти – именно китайские. В таком контексте юань – это не китайский доллар, а китайская национальная валюта.
Почему же сегодняшняя глобализация находится в финале своего существования? В мире нет ничего вечного (кроме египетских пирамид и китайской истории) и этот глобальный цикл тоже заканчивается: в технологическом и идеологическом смыслах. Первую половину своей жизни капитализм развивался на кредитование расширения производства, вторую – на кредитовании расширения потребления – в основном, развитых стран, за счет накопления «развивающимися» их долговых обязательств (наш Национальный фонд, например). Сейчас мировая валюта эмитируется практически только на долговой основе – пирамида суверенных и прочих долгов достигла совершенно катастрофических размеров. Ее дальнейшее расширение без потери устойчивости теоретически возможно – пока будет поддерживаться нынешний миропорядок и никто из важных игроков не посягнет на изменение правил. Но как раз пересмотр правил уже идет и необратимо. Санкции против России – это как раз тот самый случай, это выход из правил МВФ и ВТО, в конечном счете разрушительный для самих таких глобальных структур. В принципе, санкции – сильнейший стимул для ухода России от монетарной вторичности, возвращение к национальному инвестиционному суверенитету. Но пока все зависло: российский правящий класс необратимо поссорился с Западом в политическом смысле, но пока еще почти полностью сохраняет собственную компрадорскую вторичность в смысле экономическом. Ситуация сугубо транзитная – долго так продолжаться не может.
Тот же Китай – он тоже не собирается и дальше опирать свою экономику на накопление американских долговых обязательств.
— Как отразится включение юаня в резервную корзину валют на мировой и, в частности, казахстанской экономике?
— Попадание юаня в корзину мировых валют показывает, что мир действительно расходится по швам. Раньше, по сути, была почти одна и та же валюта (американский доллар – прим. ред), из одной и той же истории, когда Америка победила во Второй мировой войне и включила в свою систему Германию, весь Евросоюз и Японию. Доллар, евро, английский фунт и иена – это хоть и конкурирующие, но имеющие общие корни и полностью завязанные друг на друга производные. Китайский юань стал первой «не своей» валютой в корзине. А поскольку дальнейшее развитие нынешнего глобального кризиса будет во многом проходить через трансформацию (дай Бог, не катастрофическую, а мягкую) нынешней корзины – присутствие в ней юаня резко укрепляет его перспективы.
Доминирующая ориентация нашей экономики на Европу (три четверти сырьевого экспорта идет туда) и общая «присматривающая» функция США за нашим регионом – они конечны. А Китай уже сегодня активно проводит свою собственную индустриальную политику, в том числе, и на территории Казахстана. Это и «Шелковый Путь», который мы с энтузиазмом приветствуем, и переброска более полусотни китайских производств к нам – это всё вехи их национальной индустриальной и логистической политики, под осуществление которых Китай имеет собственную технологическую и инвестиционную основу. Конечно, Китай договаривается с нашим правительством, согласовывает с ним, какие предприятия строить, но это – его политика, а не наша.
— Повлияет ли этот шаг на отношения Казахстана с соседями?
— Евразийский Союз исторически обусловлен, он не мог не возникнуть. Но он остановился на стадии только отмены таможенных границ, чего недостаточно, и что даже вредно для нас. У нас малый экспорт в Россию и кратно больший импорт – платежный баланс (ни то, что с ЕС!) крупно отрицательный. На кону стоит индустриальная, промышленная и инвестиционная политика. Но сейчас главы постсоветских стран ведут себя примерно так же, как князья Рюриковичи, которые сидели в разных русских городах, имели собственные княжества, не сильно между собой дружили и часто вступали в союзы с захватчиками. В результате все русские княжества стали данниками Золотой Орды. В неизбежной перспективе в Евразийском Союзе тоже возникнет понимание, что нужно объединяться инвестиционно и индустриально, но пока жареный петух мирового кризиса еще не клюнул в темечко.
— Насколько сильно РК зависит от экономической и рыночной политики Поднебесной?
— Мы сильно надеемся на братский Китай, который поможет построить заводы, железные дороги и еще много чего другого. Китай, конечно, этим пользуется.
В ближайшие годы присутствие Китая в уже не сырьевой, а другой: металлургической, строительной, сельскохозяйственной сферах Казахстана будет расширяться. За этим, конечно, возникнет необходимость изучения китайского языка, «китаизация» культурного пространства –процесс не быстрый. Но объективный. К примеру, моя внучка сейчас заканчивает пекинский университет, и там уже полно казахов и казахстанцев.
Каким образом наступающая «китаизация» будет соприкасаться с евразийским пространством и «русским миром», сможет ли Казахстан как суверен и как член Евразийского союза, да и Россия как таковая, показать себя достаточно упругими, чтобы не потерять свои самостности и целостности – всё это пока под вопросом. Хотя Евразийский союз – неотменяемая реальность, а его взаимодействие с Китаем имеет принципиально не конфронтационный и, во многом, комплиментарный характер. Поэтому наши перспективы отнюдь не выглядят мрачными.