Говорят, Анатолий Луначарский, первый нарком просвещения Советской России, предлагал спор: он мог за несколько минут доказать как факт существования черта, так и невозможность его существования. Причем сделать и то и другое убедительно, приведя неопровержимые аргументы.
Похоже, министерство здравоохранения и социальной защиты населения богато на таланты, которым позавидовал бы Анатолий Васильевич. Во всяком случае, они легко берутся доказать эффективность как нынешней системы финансирования здравоохранения, так и правильность новой, основанной на принципах медстрахования.
Рассказывая о социальном медицинском страховании, вице-министр утверждает, что его смысл прост: “Мы страхуем свои финансовые риски”. Мы – это граждане Казахстана. То есть мы будем перечислять средства в фонд, а фонд уже будет оплачивать наши расходы на лечение, лекарства и т. п. И вроде как платить будем… нет, не меньше, но понятно за что.
И тут есть два вопроса.
Первый вопрос. У нас действительно все в порядке с системой здравоохранения, все работает как часы и просто надо “застраховать” риски казахстанцев, изменив порядок финансирования?
Прямого ответа на этот вопрос в интервью вице-министра нет. Однако, во-первых, мы и так все видим, а во-вторых, будучи человеком интеллигентным, г-н Биртанов врать не хочет и обходится намеками. В общем, скорее, про нашу систему здравоохранения в ее нынешнем виде можно сказать, как про Буратино в одноименном фильме: пациент, скорее, мертв, чем жив.
Второй вопрос. Может быть, местоимение “мы” во фразе “мы страхуем свои финансовые риски” – это не про казахстанцев? Может быть, министерство уже не имеет возможности постоянно бросать в эту прорву под названием “здравоохранение” сотни миллиардов? И теперь найден способ, с одной стороны, сократить расходы, а с другой – поменять всю систему здравоохранения?
Вот это больше похоже на правду. Но тогда надо честно это признать.
Минздрав нынче находится в сложном положении. С одной стороны, надо доказать, что все предыдущие действия привели к прекрасным результатам, а с другой – обосновать, зачем меняется система. Выход в ведомстве Тамары Дуйсеновой найден простой: давайте сделаем вид, что это “улучшение хорошего”. Но при таком рецепте надо одновременно доказывать и существование черта, и его отсутствие. А это затруднительно.
Вот, например, в официальном ответе на запрос “КАРАВАНА” сказано, что в результате реализации госпрограммы “Саламатты Казахстан” создан конкурентный рынок услуг ГОБМП – гарантированного объема бесплатной медицинской помощи. То есть бесплатную медпомощь пациент может получить как в государственной больнице, так и в частной клинике, потому что “деньги идут за пациентом”. Более того, говорится в ответе из минздрава, “доля частных поставщиков, оказывающих ГОБМП, составила более 35 процентов”.
В то же время г-н Биртанов в своем интервью утверждает: “Только 8,7 процента объема бесплатной гарантированной медицинской помощи мы размещаем в частных клиниках. По сути, у человека нет большого выбора”.
То есть из ответа минздрава следует, что сегодня бесплатную медпомощь можно получить не только в государственной больнице. Фактически треть клиник, оказывающих медпомощь, гарантированную государством, – частные. А, по словам Биртанова, в деньгах – это мизер, меньше 10 процентов. И значит, по-прежнему действует правило: хочешь бесплатно – иди в государственную клинику, хочешь хорошо – двигай в частную.
И это сразу меняет картину. Потому что одно дело, когда система выстроена и вы просто меняете источник финансирования: бюджетные средства на средства фонда социального медстрахования. И совсем другое, когда все медуслуги четко делятся на бесплатные (и это государственные клиники) и платные (и это частные медучреждения). И при смене источника финансирования ничего не поменяется, кроме формуляров, которые врачи заполняют.
Правда, предполагается, что госбольницы будут приватизированы или отданы в управление частному бизнесу, и тогда разница в уровне обслуживания будет нивелирована. Но непонятно, что тогда будет с показателями, которых страна добилась при существующей системе с доминированием государственных медицинских учреждений и которыми так гордится минздрав, – снижением общей смертности населения (в 2015 году по сравнению с 2010-м – на 15 процентов), снижением смертности от туберкулеза (на 36 процентов) и т. п.?
Если все эти показатели были достигнуты благодаря госфинансированию и госбольницам, тогда зачем говорить о приватизации и повышении эффективности работы госучреждений? А если все-таки они работают не ахти – о чем постоянно твердят рядовые казахстанцы, – то зачем тогда делать вид, что у нас зверские успехи в здравоохранении?
Или, например, в письме минздрава утверждается: “Благодаря стабильному финансированию в казахстанском здравоохранении развиваются не просто новые, а уникальные технологии. Активно развивается трансплантация органов и тканей”. Стабильное финансирование – это, надо понимать, государственное финансирование. А как же тогда будут эти уникальные технологии развиваться на средства медстрахования? Или же они все-таки будут финансироваться отдельно, опять из бюджета?
И как будет преодолеваться разрыв между клиниками и медцентрами, где эти “не просто новые, а уникальные технологии” развиваются, и простыми больницами, про которые вице-министр здравоохранения говорит: “У нас есть устаревшие, неэффективно работающие клиники” и “Сейчас мы содержим огромное количество государственных клиник, которыми люди, мягко говоря, не совсем довольны”.
Интересно, как это сочетается с тем, что, если верить официальному ответу минздрава, “за счет развития конкуренции удалось сместить приоритеты в деятельности организаций здравоохранения от простого освоения бюджетных средств на результат”?
Г-н Биртанов очень интересно рассказывает про информатизацию. “Мы планируем создать единую информационную платформу здравоохранения”, – говорит он. К 2020 году. Одновременно с этим мы имеем в составе минздрава так называемый Республиканский центр электронного здравоохранения (РЦЭЗ), получающий сотни миллиардов из бюджета. Государственные деньги, заметьте. И на эти средства этот прекрасный и эффективный, если верить Тамаре Дуйсеновой, центр не сумел создать “единую информационную платформу здравоохранения”?!
Впрочем, ничего удивительного нет. Ведь такая же единая информационная система, только по лекарственным средствам, создана недавно не РЦЭЗ, а “СК-Фармация” – Единая фармацевтическая информационная система (ЕФИС).
“ЕФИС СК-Фармация” – это система управления логистическими операциями и складами, позволяющая осуществлять онлайн-мониторинг исполнения договорных обязательств, соблюдения надлежащих условий хранения и транспортировки лекарственных средств”, – сообщает нам минздрав. А ТОО “СК-Фармация” существует на средства, которые зарабатывает само, и значит, на эту самую ЕФИС им пришлось раскошелиться из прибыли.
И этот простой пример показывает, что минздрав вряд ли способен создать такую замечательную информационную систему, о которой рассказывает г-н Биртанов, даже к 2020 году. Во всяком случае, на государственные средства. Ибо государственные средства, как известно, надо осваивать, а не тратить с умом.
И если госсредства заменят на средства медстрахования, подход поменяется? Не уверен.
И еще. Закон об обязательном социальном медицинском страховании уже вступил в силу 1 марта. Со следующего года начнется выплата взносов в фонд медстрахования. А ведомство Тамары Дуйсеновой только начинает рассказывать о том, что нас ждет. И при этом пытается усидеть на двух стульях – защитить старое и продвинуть новое.
Тут минздраву, мне кажется, надо выбирать, как в известном анекдоте про попа, – или крестик снять, или штаны надеть.