Кролик не разбогател

Тогда он, через каждое слово извиняясь, спросил, который час. В ожидании ответа с интересом меня разглядывал. Преувеличенно вежливо поблагодарил.
— Извините, ради бога извините, — показал через минуту на телефон-автомат, — вы не знаете, по какому номеру можно время бесплатно узнавать? Время иногда так нужно знать, а часов нету. Мы — бродяги. Бродяги. Понимаете, что это значит?
Возможно, парень принимал меня за рафинированную дурочку, полагающую, что булки растут на деревьях. А, скорее всего, ему хотелось поговорить. Видимо, он не привык к тому, что хорошо одетые дамочки приветливо сообщают время. Я же не испытывала ни положенного моралью отвращения, ни презрения, мне было интересно: что за человек передо мной.
Молодое опухшее лицо с изрядной щетиной («вот папка достанет горячей воды, я побреюсь и поеду в деревню, у меня там жена и сын»). Правда или сочиняет сказку, чтобы самому в нее верить? Замучили зубы — спасает только водка. Хотя на помойку люди выбрасывают такие лекарства — вам и не снилось. И вещи хорошие — вот эту куртку кожаную в мусорном ящике нашел.
Куртка и впрямь вполне еще ничего. На голове — кепочка. Да и вообще, казалось бы — парень как парень. Ну небрит, ну перегар — с кем не бывает. Если бы не нечто неуловимое в его облике, то, что не определить словами, но что с первого же взгляда безошибочно и безжалостно говорит вам — бомж. И, видимо, алкоголик.
Мы разговариваем о трудностях жизни зимой — ночевки в подъездах, вечная простуда, от которой опять-таки существует единственно верное лекарство. И как сложно найти работу человеку в его положении — не доверяют даже метлу дворника. А он пробовал. Честно. Но я знаю: отведи я его сейчас туда, где дадут работу и жилье, ничего не выйдет. Это — синдром улицы.
Во время нашей спокойной, на равных беседы я то и дело ощущаю чуть ли не физически взгляды присутствующих — недоуменные, брезгливые. Граждане переглядываются и промеж собой: мол, чего это она, крыша у девушки съехала? И стараются отойти подальше. Картина «Горожанка и бродяга» вызывает повышенный интерес маленькой части нашего общества. Но на расстоянии. Пуста наша скамейка, никто не решается присесть рядом. А трамвая нет и нет. Поначалу подслеповатые бабушки, зафиксировав яркое пятно меня (приличное), устремляются к лавочке, но по мере приближения различают черное (неприличное) и резко тормозят.
Остановка морщится. А тут, откуда ни возьмись, появляются друзья моего собеседника — судя по виду, более опытные в деле бомжевания. Тетя с бланшем под глазом и полотенцем на голове, дядя с розой в руке, существо без признаков пола с хорошо устоявшимся цветом лица. Они веселы, говорливы. Видимо, день начался удачно. Они деликатно кучкуются в сторонке, а я слышу от своего визави короткие, весьма меткие характеристики каждого, впрочем, без тени злобы. Затем вся компания отправляется далее, шумно пожелав мне счастливо оставаться. Я остаюсь. Что-то не так. На мнение блюстителей морали мне наплевать — что-то другое тревожит. И я понимаю: мне стыдно. Не потому, что я — буржуйка, а они рвань. А потому, что как ни интересно было разговаривать, на мгновение я почувствовала превосходство дурного свойства — циничного экспериментатора над глупым кроликом.
А ведь они даже денег не попросили. И я не предложила, как и не стала читать нотаций — каждый сам выбирает судьбу. Может быть, оттого, что общество вовремя не поддержало человека, она и становится вот такой — с грязным полотенцем на голове? Я вовсе не сторонник этой затертой и очень удобной для дискуссий мысли. Бродяги — далеко не паиньки. Да, они воруют, они воняют, они мочатся в наших подъездах, они портят в конце концов нам настроение своим гнусным видом. Все так. Но ведь став однажды изгоями, они не выберутся из этой ямы никогда. Они разные, а, в общем — несчастные люди.
Почему же надо было смотреть на меня так, словно я сейчас же заражусь СПИДом, подцеплю чесотку, лишай и еще бог весть что, если я просто-напросто поговорила с человеком. Он — не кролик, он — все еще человек.
Давно замечено, что мы никогда не улыбаемся незнакомым на улице, равно как и сами себе — просто так, от хорошего настроения. Западные туристы еще в советские времена сделали это открытие, удивились и забыли. А мы, кажется, привыкли. Привыкли к хронически хмурому состоянию. Нелюбовь к ближнему, равнодушие, жестокость, заведомое отторжение непохожего на всех — откуда все это?
Конечно, трудно быть толстовцем по отношению к бомжу. Но можно постараться хотя бы чуть-чуть понять его — наглого и беззащитного.