Это совершенно новый, свежий формат сюжетов, сильная команда журналистов, новые дайджесты событий недели и специально приглашенная персона – гость студии.
Кто же такой Сергей Пономарев? Сам он с гордостью называет себя полевым репортером, который за всю свою немаленькую карьеру – а Сергею больше пятидесяти – не провел ни дня без живого, уникального репортажа. За его плечами – работа корреспондента на «Хабаре», «НТВ», 1-ом канале. Сергей — один из немногих журналистов, который был в Кызылординском лепрозории. Он разговаривал с людоедом Жумагалиевым. Он был на войне в Таджикистане, Палестине, Чечне, Югославии, брал интервью у приговоренных к смертной казни и у человека, который приводит эти приговоры к исполнению.
Несмотря на жесткий график, Сергей согласился уделить нам несколько минут для интервью.
— Сергей, сегодня на ТВ культивируется образ молодого профессионального ведущего, который действительно профессионально читает текст. Но не более того… Смотришь на него — молодой, красивый, все в порядке с речью, но остается ощущение пустоты. Почему это происходит и что с этим делать?
— Этот вопрос задают, наверное, многие мыслящие люди. И я сам печалюсь, когда вижу, как совсем молодые ведущие, мало что видевшие в жизни, никогда не выходившие из кабинета, делают комментарии, к примеру, по сельскому хозяйству, но при этом не могут отличить теленка от ягненка. Наверное, этим и объясняется решение КТК взять в качестве телеведущего «мужчину в морщинах» — зрелого человека, которому зрители психологически оказывают большее доверие.
Это мое второе пришествие на КТК. Раньше я уже работал на этом канале в начале 90-х: вел новости, был выпускающим редактором, и каждый – повторюсь, каждый день я делал репортажи. С понедельника по пятницу. А в воскресенье еще и итоговую программу. Тогда «Портрет недели» вел Миша Устюгов — это был большой авторитет, личность, на которую мы смотрели как на что-то недосягаемое. У «Портрета недели» было много сильных ведущих. Артур Платонов, безусловно, великолепный, непревзойденный ведущий и журналист, и он смог поднять рейтинг «Портрета» на высочайший уровень.
Поэтому, берясь за эту программу, я испытываю некоторую осторожность, потому что зрители, конечно, будут сравнивать. Не неделю, не две, а, может быть, полгода, а то и год. Но я не боюсь.
А почему вы не боитесь сравнения?
Потому что я – Сергей Пономарев! Мне за пятьдесят, я – «человек в морщинах», у меня солидный багаж за плечами. Чего мне бояться?
Что это будет за программа, чем она будет отличаться от прежнего «Портрета недели»?
Будет больше информационности. Сюжеты будут более «киношными»: добротно смонтированными, со спецэффектами, музыкой. Не наспех сделанными, как порой приходится выпускать в новостях, а именно качественными, по стандартам Би-би-си.
Самое главное – у нас будут оригинальные, свои сюжеты. Информационные программы в конце недели зачастую страдают от вторичности, а порой третичности сюжетов: их сначала показывают в «Новостях», потом где-то еще, потом – снова цитируют в третьей программе. Иначе говоря, к выходу в «Портрете недели» эту тему зритель уже хорошо знает. Уже все увидели этих педофилов, их всю неделю показывали во всех программах. Конечно, в «Портрете недели» сюжет дополнен и расширен, но это не отменяет вторичности.
Кроме этого, в программе уже появился дайджест событий в Мире, а также дайджест, в котором мы увидим, что показывают о Казахстане наши ближние соседи. И не только они. Вернется рубрика «Гость в студии», как это было много лет назад.
Сергей, кто будет делать «Портрет недели» вместе с Вами?
Подобрана команда сильных журналистов, которые будут работать только у нас — вдумчиво, целенаправленно и не размениваясь на другие задания. Их будет немного, но к ним предъявляются самые высокие требования: нужно иметь семь пядей во лбу, талант, выносливость и огромное желание работать.
Я всегда приветствовал именно таких молодых людей – пытливых, делающих шаг вперед, говорящих: «А можно я это сделаю? У меня есть тема! Давайте я это сниму, давайте я об этом напишу, давайте я поеду туда», а не просто глотающих жвачку пресс-релиза, не поднимаясь из-за компьютера.
— То есть выберете наиболее острое и наболевшее?
Конечно. Мы не боимся острых тем, и будем приглашать самых разных, в том числе, может, и неудобных людей, говорить с ними о вероисповеданиях, религиях, концессиях, хиджабах, языке – о том, что нас всех волнует.
Расскажите о ваших самых сложных репортажах. Что это были за ситуации, люди?
Сложнее всего мне было делать новости о посещении Папы Римским Астаны. Вместе с Алексеем Пивоваровым мы делали материалы для новостей телеканала НТВ.
Это было в 2003 году. Каждый час мы должны были давать информацию о том, где находится Папа, из чего сделан папамобиль, что ест Папа на обед, во что одевается, с кем общается, где он находится, чем будет заниматься через час. А Папа Римский был очень закрытой персоной, и информацию было доставать крайне сложно. Но новости на НТВ выходили каждый час, и мы должны были все время готовить что-то интересное. Это было настолько сложно психологически, что у меня открылась язва желудка.
Я вспомнил один интересный случай. Папа Римский вообще никому не давал интервью. Даже Ватиканская телекомпания в течение семи или восьми лет ездила за ним по всему миру – он был уже старенький, неважно себя чувствовал, — для того, чтобы первой снять новость о том, что Папа Римский скончался. Цинично, но что делать?
И вот один из наших журналистов оказался буквально в сантиметре от интервью с Папой Римским. Он подошел к пресс-атташе Папы и сказал: «Я бы очень хотел взять интервью у Папы и спросить его об одном человеке», — и назвал имя священника, который в 30-е годы был сослан из Львова в Караганду. Этот священник когда-то давно был учителем Папы. Тогда пресс-атташе говорит: «Хорошо, я передам вашу просьбу, но не уверен, что Папа пойдет вам навстречу».
И вот рано утром раздается звонок, и человек на ломаном английском с сильным итальянским акцентом говорит: «Папа хочет поговорить с вами. Немедленно приезжайте в резиденцию». Наш герой мчится к резиденции и начинает продираться через три кольца службы охраны. На первом кольце его пропускают — потому что лицо узнаваемое, а на втором останавливают, начинается долгий разговор. Проходит полчаса. Папа все это время завтракал, было совсем ранее утро, чуть больше шести часов, и вот наш журналист видит, как открываются ворота резиденции и мимо него проезжает прозрачный папамобиль из пуленепробиваемого стекла, через которое Папа безучастно смотрит на него, и едет дальше.
Через пять минут ему звонят и говорят: «Почему же вы не пришли? Папа ждал, он хотел с вами увидеться. Он вспомнил своего учителя и поражен, что здесь, в далеком Казахстане знают это имя». А дальше пресс-секретарь говорит: «Ну ничего, вы не переживайте. Составьте свои вопросы, а Папа поедет в Ватикан и оттуда пригласит вас на аудиенцию». То есть случилось просто небывалое!
Наш журналист прибегает к главному редактору: «Меня пригласили в Ватикан на аудиенцию к Папе!». А тот, подумав, ему и говорит: «Ты не переживай, старик, я сам поеду. Я сам поеду в Ватикан!». И на этом история заканчивается. Наш герой говорит: «Так не доставайся же ты никому!», — и увольняется из газеты.
Я сам потом побывал в этом приходе в Караганде. Священник, к сожалению, скончался за несколько лет до этого, но прихожане его прекрасно помнят.
В вашей практике был сюжет из Киргизии, облетевший весь мир. Расскажите о нем?
Я работал корреспондентом 1-го канала, и моей зоной влияния были 4 страны: Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан и Таджикистан. И вот в Киргизии происходит Революция, свержение Акаева. Мы оказались одними из немногих иностранных журналистов, которые сняли тот день. Сняли захват Белого дома, перестрелку на Площади, сожженные машины, избиения, драки, травмы и прочее. Сняли даже базу «Кант», на которой скрылся Акаев (об этом тогда еще никто не знал). Это был очень длинный и тяжелый день, и вот в восемь часов вечера мне звонят из Останкино. Мы усталые, разбитые, опустошенные после дня, проеденного в стране, где только что произошел государственный переворот, хотим просто упасть и уснуть, а нам говорят: «Мы получили текстовую информацию от Интерфакса, что в Бишкеке начались грабежи. Нам нужен сюжет об этом». И мы понимаем, что в городе нет ни одного полицейского, вокруг пьяные и обкуренные люди грабят машины, бутики, продуктовые магазины, ломают витрины, прилавки… а нам придется взять камеру, штатив, поставить и зажечь свет в темном городе, и взять интервью у грабителя.
— Неужели нужно было снимать именно так – с выставленным светом, со штативом? Неужели не допускались съемки ручной камерой, в темноте?
-Нет. Стандарт 1-го канала тогда требовал съемку со штатива. Любое видео допускалось только если снято падение самолета. И мой оператор тогда просто отказался, сказав: «Да вы что! Меня же убьют». Представьте: погром, разбой, Бишкек, и вдруг из темноты выходит человек славянской наружности, включает свет и начинает снимать, как грабят магазин!
Но делать было нечего, и мы подошли к одному из магазинов дорогой спортивной одежды. А там уже молодые люди отодрали решетку, разбили стекло, и начали выносить оттуда горы дорогих вещей: “Adidas”, “Puma”, “Reebok”. И я им говорю: «Ребят, вы что делаете?» И один из них говорит мне фразу: «Мужик, ты или отойди, или помоги». Отодвигает меня, перешагивает через разбитые стекла, и идет дальше.
На телевидении есть такое понятие – «распулить», то есть раздать. 1-й канал раздал ту нашу съемку «Евроньюсу», а затем она прошла практически по всем ведущим телеканалам мира. Мне звонили из Молдовы, Украины, Америки, и говорили: «Мы видели тебя, и слышали эту фразу: эй, мужик, ты или отойди, или помоги».
После этой съемки от напряжения и волнений у моего оператора тогда зашевелились камни в почках. Я отвез его в Алма-Ату в тот же вечер, сразу после этого интервью с погромщиком, взял другого оператора, купил пистолет «Оса» и вернулся в Бишкек уже утром.
Но почему вы вернулись?
Потому что я был в авангарде. В Бишкеке не было других съемочных групп 1-го канала, а эта бишкекская революция была новостю номер один в СНГ.
Как вас пропустили назад?
— Мне повезло – один из офицеров-пограничников вспомнил, что я его когда-то снимал, когда тот еще был суворовцем. И он меня пропустил. А на следующий же вечер подтянулись наши ребята с Первого канала, и уже было попроще. Но первые сутки были очень тяжелыми.
Передача давно стала палочкой-выручалочкой для многих зрителей. Останется ли она такой же?
Да. Мы рады, когда на наши материалы есть реакция. Буквально вчера мне звонил человек, который отбывает 9-летний срок в колонии. Он сказал: «Спасибо, друг, за хороший репортаж, мы смотрели его всем отрядом – и в вечером в воскресенье, и повтор в понедельник. Я тебе должен сказать, что администрация колонии уже реагирует на критику в ваших материалах, и педофилов и насильников не будут больше выпускать на УДО — условно-досрочное освобождение». А мы совсем недавно как раз говорили в нашем материале, что за хорошее поведение на волю отпускают всех подряд. И вот теперь все изменится. Это говорит о том, что мы не зря делаем свою работу. И еще это подчеркивает то, что нашу программу смотрят везде – даже за колючей проволокой.
Сергей, правда ли, что Вы разговаривали с осужденными на смертную казнь?
Если человека приговорили к смертной казни, чаще всего приговор приводится в исполнение. А когда он приведен, уже исправить ничего невозможно. Но статистика говорит, что 10-15% казней происходит по ошибке. Я действительно снимал в фильме о смертной казни человека, которого приговорили к расстрелу, а он остался жив. Редчайший случай.
Мне удалось тогда же записать интервью с человеком, который приводил эти приговоры в исполнение. В конце 90-х годов в Казахстане ежегодно убивали 90-99 человек. То есть каждые три дня в тюрьмах раздавались выстрелы – в Караганде и в Алма-Ате. И хотя это приказ «00», то есть полная секретность, каждый раз тюрьма знала, что сегодня лишили жизнь приговоренного, потому что в это время выли собаки.
Я делал сюжет по одному из первых заказных убийств — убийству бизнесмена Иосифа Мильграма. И встречался с убийцей Мильграма – Шевцовым (Салахутдиновым). Я был в его камере смертника, где некогда крепкий молодой человек, боец, боевик, превратился в худого старика. В тюрьме место, где находятся приговоренные к смертной казни, называется «трюм» — оно находится в подвале, где нет окон. Смертники ни с кем не общаются, и каждый раз, когда их ведут по коридору, они думают, что их ведут расстреливать.
Я увидел у Салахутдинова в камере на полке книгу О Генри, в которой лежала закладка. О Генри – это ведь интересные рассказы, которые читаются на одном дыхании! Я спросил: «Почему ты не можешь прочесть эту книжку всю, целиком? Зачем тебе закладка?». А он говорит: «Ты знаешь, старик, я бы давно прочел эту книгу, но я усилием воли сдерживаю себя, и раз в неделю, ровно в 14.00 в субботу, я позволяю прочесть себе один рассказ. Это все, что мне осталось. Мама давно меня прокляла, все друзья и родные отказались от меня, единственная, кто меня помнит и любит – это моя жена. Но ее я уже никогда в жизни не увижу». Салахутдинов тогда писал прошение о помиловании, но… через две недели после нашей встречи приговор был приведен в исполнение. Его расстреляли.