Отправляясь в больницу Астаны, где ему уже сделали операцию, я и не представляла, с какими трудностями нам еще предстоит столкнуться. Что слова человеческой поддержки и помощь друзей станут чуть ли не единственными мерами реабилитации.
Спустя два месяца пребывания в столичных клиниках мы возвращались домой. Но это сейчас мне так легко говорить «возвращались», когда все уже позади!
Позади поиски транспорта, который смог бы перевезти из одного города в другой нетранспортабельного больного. Когда самолет — «слишком дорого», а машина — «слишком долго».
Я поразилась, что куда дороже стоит дорога от вокзала до дома: в трех службах «скорой помощи» Алматы готовы были за 15 тысяч тенге оказать нам услуги такси с носилками. «Бесплатно больных мы не перевозим. Эта услуга давно упразднена».
Каждый дальнейший шаг давался нам благодаря бескорыстной помощи окружающих. Добраться до дома помогла служба спасения, которая и предусмотрена для чрезвычайных ситуаций.
Однако, как оказалось, для нас это была еще не самая последняя чрезвычайная ситуация…
До того, как мы перевезли мужа домой, он пролежал в больнице два месяца. Один — на искусственной вентиляции легких из-за тяжелой травмы головы, которая не позволяла ему самостоятельно дышать и есть.
90-килограммовый мужчина превратился за два месяца в «живой скелет». Мы не стали откладывать в долгий ящик восстановление здоровья. Каждый день был на счету.
Требовалась реабилитация. Мужу надо было заново учиться есть, сидеть, ходить…
Домашние вначале даже не обратили внимания на тот факт, что врачи одной из крупных столичных клиник перед выпиской посоветовали обратиться… к методам нетрадиционной медицины, устроить застолье…Мы были одержимы лишь одной идеей — поскорее поставить больного на ноги.
Но на поиски нужных врачей ушел почти месяц. Все это время меня терзал лишь один вопрос: неужели из такой ситуации нет выхода, если даже профессиональные врачи отказывают нам в помощи? Ведь сотни и тысячи людей могут завтра оказаться в такой же ситуации! Неужели об этом задумываются лишь те, чьи близкие оказываются на грани жизни и смерти?
В отделении неврологии больницы, к которой мы относились по месту жительства, очередь на плановое лечение оказалась почти полугодовой. Войдя в положение, нас пообещали принять, но для верности диагноза требовалась дополнительная компьютерная томография головы.
— Свозите его в диагностический, а потом — к нам», — просто предложила заведующая отделением. — У нас томографа нет, не будем же мы его лечить вслепую?
При этом заведующую особо не смутило, что перевозить больного, а уж тем более переносить — некому. Для этого пришлось бы вновь обращаться в службу спасения…
Пришлось от госпитализации отказаться.
В поликлинике, куда все выписавшиеся из больницы обязаны встать на учет и лечиться под наблюдением участковых врачей и узких специалистов, тоже развели руками.
Невропатолог участливо кивал головой, а под конец беседы привел в качестве доказательства своей понятливости некое сравнение: «Вот видите фикус? Если обломать ветки, вырастут новые, а если обрубить его под корень — то прогноз весьма неблагоприятный… Так и у вас».
Так мне еще раз дали понять, что понятие «реабилитация», как таковое, отсутствует и в поликлинике.
Единственное, что здесь могут предложить — направить на медико-социальную экспертизу … для получения инвалидности. Но инвалидность дают через четыре месяца после получения травмы. Государство специально рассчитало, что за этот период человек может и должен восстановиться. Но существующее положение вещей с реабилитацией никак не укладывается ни в эти сроки, ни в какие-либо другие.
Если у заболевшего даже есть родственники, которые смогут оплатить дорогостоящие реабилитационные мероприятия на дому или с выездом, назревает другая проблема: к кому обратиться за помощью? Специализированных клиник по постоперационной или посттравматической реабилитации практически нет. Специальность «реабилитолог» не значится ни в одном каталоге медицинских услуг.
Один из санаториев Алматы смог бы оказать комплексную реабилитацию, но лишь для тех, кто …способен передвигаться самостоятельно. То есть, ставить на ноги мужа, предстояло нам самим. Если бы речь шла лишь о банальном переломе, возможно, мы бы обошлись своими силами, но речь шла о тяжелой травме головы…
Врачи-практики вспоминают, что некогда отделение реабилитации существовало при 4-й клинической больнице. Сегодня подобные отделения существуют лишь при хосписе, куда принимают больных после инсульта и инфаркта миокарда и в 1-й клинической больнице, — на 40 коек.
К сожалению, кроме обычного перечня уколов, набора примитивных физиопроцедур и лечебной физкультуры в последней предложить ничего не смогли.
Не сумела помочь нам и спортивная медицина, у которой весьма обширный опыт восстановления спортсменов после травм. Но одно дело — растяжки и вывихи. Другое — травмы головы и шеи, где главное лечение заключалось в длительном и правильном уходе, тщательно подобранных лекарствах и мерах реабилитации в виде массажа, иглотерапии и многого другого,
сулившего немалые расходы, на которые мы готовы были пойти…
Прежде чем я нашла все-таки подходящую частную клинику реабилитации, специалисты которой согласились оказывать услуги на дому, у меня дома перебывало несколько специалистов широкого профиля — психо-, игло-, терапевтов и невропатологов в одном лице. Нужно ли рассказывать, что каждый из них после того, как знакомился с содержимым выписки, брал свой гонорар и вежливо откланивался.
Новый рубеж — инвалидность
Суровая комиссия из нескольких специалистов определила мужу после осмотра первую группу инвалидности и выписала загадочный документ под названием ИПР.
«Те, кто вас будет лечить, должны будут вписать туда свои рекомендации», — поспешили ответить эксперты на немой вопрос в моих глазах. — Через год будет повторное освидетельствование».
Дома, вглядевшись в эту бумагу, я прочла, что это «индивидуальная программа реабилитации». Жить по ней нам предстояло целый год, однако ее графы оказались практически пустыми. Никто из врачей, работающих в государственных учреждениях, не торопился начать лечение.
Государство констатировало факт увечья и снова умыло руки, оставив человека один на один со своей бедой.
Может быть, поэтому никто не торопится идти к нему за помощью, а в селах и крупных городах растет число неучтенных инвалидов?
Бесплатная медицина, в перечне услуг которой реабилитация стоит на первом месте в составе специализированной помощи, остается пустым звуком.
Таким же пустым звуком, каким обещает стать так называемая «Комплексная программа реабилитации инвалидов города Алматы на 2006-2008 годы», на которую выделили 3,5 миллиона тенге.
В ней очень красиво расписано как будет расширяться спектр услуг по медицинской, социальной и профессиональной реабилитации инвалидов. Что каждого инвалида возьмут на учет в банк данных. Обеспечат их протезами, инвалидными колясками и памперсами, и так далее, и тому подобное.
Миллионы будут потрачены, а названные «реабилитацией» меры останутся лишь голой декларацией, смирением с ситуацией. Не более…
Инвалидность для многих людей может стать неким рубежом. Один сломается и сдастся, другой, стиснув зубы, выздоровеет наперекор мрачным прогнозам врачей.
Но должна существовать какая-то разумная степень помощи. Человеку нужно хотя бы дать понять, что помощь придет. Ведь мы живем в обществе, провозглашающем гуманность как общечеловеческую ценность. Но почему-то все чаще в учреждениях здравоохранения приходится слышать разговоры о деньгах, нежели об элементарном сочувствии.
По статистике, около 50 процентов инвалидов нуждаются в проведении реабилитации, то есть могли бы вновь встать в строй трудоспособных и приносящих пользу обществу людей. Однако лишь 3 процента инвалидов при повторном обследовании выходят на работу
Видимо, государству куда дешевле платить людям пенсии и пособия, чем восстанавливать их здоровье и трудоспособность?
Кстати: травмы занимают третье место среди причин инвалидности после болезней систем крови и онкологии. А в одном только Алматы более 6 тысяч человек нуждаются в посттравматической реабилитации.
Электронный адрес автора: mercur@bk.ru