Чингиз Айтматов: "Журналист - это некая программа от Бога в бесконечном познании человека"

Автор многих вошедших в литературные хрестоматии произведений постоянно проживает в Бельгии, но очень много колесит по миру. Он и в Москву частенько наведывается, и про свою историческую родину не забывает.
В минувшем году журнал «Дружба народов» опубликовал его новый роман «Когда падают горы» («Вечная невеста»), а затем и ряд издательств выпустили это произведение.
Памятуя о давних добрых отношениях, мы попросили Чингиза Торекуловича в один из его приездов в Бишкек об интервью. Разговор, как обычно, вышел за рамки обозначенной темы.
Свобода слова как условие прогресса
— В центре произведения — судьба независимого журналиста Арсена Саманчина, вокруг которого и завязаны важнейшие коллизии нашей эпохи. Это случайность или закономерность, что именно сотрудник СМИ выбран главным героем?
— Думаю, что это более чем закономерность. Ведь современная жизнь, так или иначе находит отражение в средствах массовой информации. Многое происходит в мире положительного и отрицательного, крупного и мелкого. Но нет такого, что осталось бы вне зоны внимания СМИ.
Пресса, коммуникации, информативность — это проявления глобализации, в данном случае ее позитивных сторон, которые связывают разные страны и народы, все человечество. Меня, например, часто спрашивают: «Вы долгие годы живете в Европе, как переносите свою оторванность от родины?». Ностальгия, безусловно, есть, но сказать, что я оторван от Кыргызстана, тем более от Москвы — нельзя. Потому что есть вездесущие СМИ, есть телевидение, пресса, Интернет. С их помощью все, что касается окружающей жизни страны, быстро становится текущими известиями и за рубежом. Порой мне даже кажется, что СМИ — это некая программа от Бога в бесконечном познании нескончаемой человеческой сущности. Но это так, к слову. А вообще журналист, безусловно, — главный фигурант эпохи. Сейчас невозможно представить себе ни одного события в обществе без участия, точнее, соучастия, журналиста. Это фигура мирового масштаба — герой нашего времени, если хотите.
— А один из персонажей вашего романа, похоже, совсем другого мнения. Вот его слова: «Журналисты теперь, как свиньи в стойле: как накормишь, так и хрюкают — что в газетах, что на телевидении». Однако, не очень лестная оценка нашего труда…
— Да, это буквальная цитата. Но кто так говорит? Ресторанный служащий, у которого прочно сидит в мозгах мысль, что в этом мире все продается и все покупается. Впрочем, любое явление имеет, как известно, оборотную сторону. Я думаю, вы согласитесь, что на обыденном уровне распространено мнение, что журналистика стала бесстыдной прислужницей богатых людей, сильных мира сего. Разве не так?
— Как бы вы в целом оценили состояние современной прессы, ее уровень профессионализма? Ведь еще недавно мы все гордо декларировали, что свобода слова — одно из наших главных достижений, гордились этим. А нынче уж подсчитываем — добро она для нас или все-таки зло, много ли мы добились, если на телевидении, в прессе доминирует то, что вы сами как-то назвали «рекламо-скотством»?
— Без свободы слова невозможно представить современное общество. Думаю, на постсоветском пространстве пресса кое-чего добилась, особенно если сравнивать с тем, что было раньше. Но, конечно, у СМИ остается еще внутренний ресурс, без которого невозможен дальнейший прогресс. Я хочу сказать, что в одночасье добиться той свободы слова, того качественного ментального состояния общества, которое сложилось в высокоразвитых странах, нельзя. Все-таки демократия, свобода слова в их, так сказать, классическом понимании — это результат поступательного развития, это проявление внутренней самодостаточности цивилизованного сообщества людей, накапливаемого десятилетиями и столетиями. Если в этом плане ориентироваться на Европу, то нам еще многому необходимо научиться.
— Ваши произведения в советские годы издавались миллионными тиражами, в том числе в дальнем зарубежье. Какие перспективы у последнего романа?
— Ряд издательств проявил к нему интерес — в Москве, Санкт-Петербурге, также роман переведен в Германии и Франции… К слову, в той же Германии издательство в Цюрихе Unionsverlag сотрудничает со мной уже полтора десятка лет, мои произведения изданы там более чем миллионным тиражом. Не так давно в Будапеште на международной книжной ярмарке мне сообщили, что мои книги в Венгрии издавались и переиздавались более 50 раз.
— Означает ли это, что в Европе серьезная литература более востребована, чем у нас? Можно ли говорить о зависимости культуры от материального благополучия страны?
— Это не простой вопрос. Конечно, стабильная политическая и социальная жизнь, сильная экономика создают благоприятные условия в обществе для того, чтобы осмысливать глобальные вещи, вести разговор о главном, о том, что принято называть вечными ценностями. С другой стороны, когда в обществе происходят различные социальные деформации, это вряд ли стимулирует развитие классической художественной литературы, искусства. Но прямой зависимости тут нет и, как мы знаем из истории, кардинальные или революционные перемены в общественной жизни могут дать импульс новым открытиям и направлениям в искусстве, литературе.
— В романе «Когда падают горы» развиваются разные сюжетные линии: судьба Арсена Саманчина и снежного барса Жаабарса, взаимоотношения человека и природы. Очень поэтична и драматична легенда о вечной невесте, оболганной недругами и ищущей до сих пор в горах своего возлюбленного… Но меня, например, заинтересовала нетипичная для ваших произведений детективная интрига: она развивается вокруг навязчивой идеи похитить арабских принцев, приехавших на Тянь-Шань поохотиться на барсов. Это что, дань моде? Или вы считаете, что скоро, как в Чечне, похищение людей повсеместно станет выгодным бизнесом?
— Представьте такую ситуацию, что захват двух принцев может сказочно обогатить не самого успешного человека, да еще обделенного и обиженного жизнью, — на пару десятков миллионов долларов — и у него непременно найдутся единомышленники, готовые пойти на преступление. Разумеется, хочется надеяться, что в нашем обществе такое явление, как похищение людей, не получит распространения. Но у нас встречается и работорговля, и другая «смежная» деятельность. Я хочу сказать, что исключительные и экстремальные ситуации не на пустом месте возникают.
Кто нам ближе: пророк Мухаммед или Иисус?
— Сейчас много говорится о конфликте христианской и мусульманской цивилизаций — в конце концов, и проблема терроризма рядом экспертов увязывается именно с этим: мол, тот же Усама бен Ладен восстал против тотального наступления Запада, циничного попрания традиционных восточных ценностей… Ведь не случайно его именуют чуть ни мессией в арабских странах, особенно когда весь мир наглядно лицезрит, что вытворяют американцы в Ираке. Конфликт цивилизаций будет усугубляться, либо все-таки возможен диалог?
— Мне кажется, что возможности для диалога еще есть. А вот конфликтная ситуация вызревает исподволь, как проявление отчаяния, как реакция конкретного человека, разных социальных слоев, стран на то, что кажется им несправедливым. Истоки конфессиональной нетерпимости, религиозного экстремизма именно здесь. Те же апологеты ислама должны признаться себе честно, что он не в состоянии соответствовать современным темпам развития, тем прогрессивным формам цивилизации, которые удаются Западу. Западные религии, в первую очередь христианство, не накладывают таких жестких ограничений на действия людей. Исламский же догматизм постоянно ограничивает внутренний поиск человека. Почему, например, нельзя изображать пророка Мухаммеда? Ведь образ Иисуса Христа в живописи уже создан, даже типизирован. Он зрим, осязаем, а, значит, более доступен и близок нам, простым смертным. И такой «живой пример» для подражания становится мощным рычагом для духовного самосовершенствования общества, стимулирует развитие культуры.
— Не опасаетесь, Чингиз Торекулович, что после таких слов мусульмане на вас обидятся? Кстати, за то, что вы в свое время в романе «Плаха» отобразили историю казни Иисуса Христа, вас как раз критиковали особо ревнивые приверженцы христианства, не так ли?
— Да, было такое. Но я вот на чем сейчас хочу заострить внимание. Мне кажется, что традиционным религиям сегодня очень не достает терпимости или демократичности и светскости, если хотите. Вот в Германии, например, у меня за год проходит до десятка встреч с читателями. Где мы общаемся? Да, в университетах, да, в клубах… Но в основном — в кирхах! Церковь выступает главным устроителем таких встреч с читателями, и на таком вполне светском мероприятии в первых рядах всегда сидят сами священнослужители. Разговор, разумеется, идет не о религии, а о моих произведениях, о том, что волнует современного человека. А теперь скажите: можете ли вы себе представить, что на моей родине в Киргизстане Чингиз Айтматов встречается со своими читателями, скажем, в главной мечети Бишкека? Здешний муфтият на это никогда не пойдет…
— В Киргизии ислам никогда не довлел над всем обществом, как, впрочем, и христианство в России: может, в этом сказываются общие наши языческие корни. Но за годы независимости их влияние ощутимо усилилось, хотя мы вроде бы давно уже провозгласили себя светскими государствами. Не приведет ли это к расколу общества?
— Если целенаправленно провоцировать ситуацию, то это вполне возможно. Но, мне кажется, разум все же восторжествует. Я сейчас вспоминаю замечательного человека — священнослужителя, мыслителя и великого просветителя Александра Меня. Мы с ним в свое время очень близко сошлись: горбачевская перестройка тогда открыла новые возможности для культурного, духовного взаимообмена. Мы выступали с ним вместе на зарубежных конференциях, крупных общественных форумах. С ним можно было говорить и о религии, и о многих других вещах так доверительно, как будто это был твой самый близкий и родной человек. Настолько глубокая это была личность, духовно богатая и открытая для всех. Что я хочу сказать? Да, есть вечные, незыблемые ценности, в том числе заповеди Корана, Библии, в которых воплотились огромный духовный опыт и достижения всего человечества. Но это не должно ограничивать наш внутренний нравственный поиск, духовная эволюция необходима и неизбежна. Александр Мень, жизнь которого оборвалась столь трагически, мне кажется, очень чутко и остро это понимал и собственным примером постоянно демонстрировал всем нам.
Ведаем ли мы, куда идем?
— Герой вашего романа — честный человек и независимый журналист Арсен Саманчин погибает, как и свободный и одинокий Жаабарс. В финале они — человек и дикий зверь — лежат в пещере, истекая кровью и прижавшись друг к другу… Это символично для нашего времени — столь трагическая участь того, кто не поступается своей свободой и своими убеждениями? Неужели все так плохо?
— А, скажите, мало ли журналистов погибли только за последнее время — в бывшей Югославии, Ираке, России, других странах мира? Символично то, что во имя торжества истины, правды человек жертвует многим, в том числе собственной жизнью. Но это его собственный выбор, и так было всегда. Конфликт же нынешней эпохи в том, что на переднем фланге, на самом острие все чаще оказываются журналисты.
— Ваш прогноз для нашего общества: будем ли мы пребывать в состоянии духовного безвременья, нищеты или все-таки есть просвет?
— Просвет, конечно, есть. Однако ответ на вопрос, как преодолеть отсталость, неопределенность, предстоит дать всему обществу. Я сейчас ехал на нашу встречу, пересекли железную дорогу… Вспомнил свою юность: как тут ходили поезда, как мы уезжали в Москву, где я сам когда-то учился. Это была для нас дорога жизни. А сейчас я вижу пустырь, запущенный и захламленный, а вдоль железнодорожного полотна сидят кучками молодые люди — по десять, пятнадцать человек. Это безработные. Чего они ждут и от кого? Что происходит в их умах и душах, когда они тут сутками сидят? Как устроить нашу жизнь, чтобы дать людям хотя бы минимум — работу, пищу? Сейчас эти люди никак не задействованы, а раз так, то можно от них ждать всего, что хочешь.
Преодоление бедности, отсталости — международная задача. Пока этого не произойдет, будут совершаться всякие экстремистские действия.
Возьмите Афганистан. Эта страна осталась за бортом мирового развития. Киргизстану повезло, что его историческая судьба в последние пару веков шла сначала вместе с Россией, а затем с Советским Союзом. Ибо это был для нас путь прогресса. Сейчас мы стали независимым суверенным государством. Парадокс момента в том, что мы можем совершить как рывок вперед, так и откат назад. Каждая страна сама выбирает свой путь. Но хочется, конечно, надеяться на лучшее.