Недавно Инициативная группа независимых правозащитников Узбекистана (ИГНПУ) провела исследование, согласно выводам которого цена бензина в этой центрально-азиатской стране, несмотря на трехкратное снижение цена на нефть на мировом рынке (со 150 до 50 долларов за баррель), осталась дорогой.
Сегодня литр бензина в РУ стоит 76 центов США. К примеру, литр бензина с октановым числом 93 в соседнем Казахстане стоит от 29 до 32 центов. Как правило, такая цена топлива в мире только или у наиболее развитых экономик, или в странах, где отсутствуют запасы нефти.
Сказать, что в Узбекистане существует свободный рынок нефтепродуктов нельзя. Единственным предприятием, контролирующим нефтедобычу и переработку нефти, является «Узбекнефтегаз». Он представляет собой государственный орган, представляющий интересы государства во всех без исключения нефтяных проектах, в той или иной форме контролирует Ферганский и Бухарский нефтеперерабатывающие заводы. В ситуации доминирования «Узбекнефтегаза», естественно, рынок монополизирован, и появление на узбекском рынке других игроков, к примеру, российских производителей, возможно лишь в условиях лояльности к ним властей страны.
Разумеется, иностранцы вынуждены работать в Узбекистане по правилам и условиям, которые им устанавливает узбекское правительство: оно, в свою очередь, как зеницу ока блюдет интересы монополиста.
Миф о нефтяной независимости
Вообще, заявления властей в начале и середине 90-х годов о необходимости достичь нефтяной независимости поначалу выглядели вполне даже выполнимыми. В основном узбекские власти возлагали надежды на Бухаро-Хивинский газонефтеносный район, где со времен СССР было открыто и разработано большое количество месторождений. Тогда же, несмотря на финансовые проблемы, государство финансировало бурение скважин и поиск дополнительных объемов нефти.
Казалось, для достижения заявленных целей достаточно найти пару-тройку «нефтяных жил», обеспечить внутреннее потребление, а остаток продавать на внешних рынках. Но время шло, инвестиции уходили в скважины, а некоторые перспективные, на первый взгляд, месторождения так и не дали ощутимого прироста добычи нефти.
Рядом с крупнейшим месторождением газового конденсата на юге страны с помощью французов и японцев был построен Бухарский нефтеперерабатывающий завод, где по самой современной технологии из газоконденсата получали светлые нефтепродукты. Примечательно то, что изначально власти предлагали иностранным инвесторам модернизировать Ферганский завод. Так как модернизация старого предприятия иностранцам показалась более дорогим занятием, завод построили с нуля.
Вместе с тем пуск Бухарского завода был преподнесен официальными СМИ и телевидением как инструмент, с помощью которого Узбекистан полностью решит вопросы внутреннего потребления. С другой стороны, власти осознали прописную истину: крупных месторождений нефти найти не удалось, поэтому акцент необходимо сместить на переработку газоконденсата.
Однако Узбекистан так и не смог решить вопрос 100%-го обеспечения сырьем Ферганского завода. В попытках загрузить предприятие узбекские власти импортируют сырье из соседнего Казахстана, с месторождения Кумколь. Правда, до того момента, пока об этом не сказал публично казахстанский президент Нурсултан Назарбаев, узбекские власти замалчивали тему. Признание данного факта на официальном уровне означало признание того, что заявления о нефтяной независимости — миф.
Как аналогичный пример можно привести и идею узбекских властей о достижении страной зерновой независимости. Чтобы ее достичь, пришлось обязать аграриев выращивать наряду с хлопчатником и пшеницу. Помнится, был случай: власти рекомендовали фермерам активно использовать так называемый андижанский опыт, когда междурядья хлопчатника засевали озимой пшеницей. В результате сегодня Узбекистан производит несколько миллионов тонн фуражной (на поливных другую получить вряд ли удастся) пшеницы, которая практически не годится для потребления. При этом факт массового ввоза в страну казахстанской муки (а именно такой формат предложен соседним государством) также замалчивается властями.
Вред монополии
В итоге получилось так, как и должно было получиться. Нефть сразу после обретения независимости была причислена к стратегически важным товарам, доступ к которой имел только «Узбекнефтегаз». Поэтому рынок не мог развиваться, а иногда входящие сюда российские компании вынуждены работать по правилам, определенным властями.
Кстати, власти жестко контролируют не только монополию в лице «Узбекнефтегаза», но и цены на нефтепродукты. Вплоть до середины прошлого года бензин в Узбекистане стоил несколько дешевле, чем в соседнем Казахстане. Если у соседей литр бензина с октановым числом 93 стоил 76 центов, то в Узбекистане литр 92-го бензина стоил на уровне 60-62 центов.
Сегодня сложно сказать, почему с середины 2008 года соотношение полярно изменилось «в пользу» Узбекистана. Хотя некоторые предположения высказать можно.
Предположение первое. Конечно, напрашивается вывод, напрямую вытекающий из сложившейся экономической ситуации в условиях финансового кризиса. Несмотря на бодрые заверения о том, что кризис миновал республику, поразил все другие страны, сложности возникли и в Узбекистане.
По всей видимости, власти используют высокие цены на ГСМ для того, чтобы как-то компенсировать потери узбекских предприятий на внешних рынках. Так как рынок монополизирован, а розничные цены на ГСМ устанавливает правительство, это реальный рычаг для пополнения бюджета без необходимости придумывать другие более сложные схемы подпитки казны.
Предположение второе. С другой стороны, высокие цены на ГСМ позволяют регулировать спрос. Относительно низкие цены на бензин могут спровоцировать рост спроса, в то же время, предложение, судя по всему, ограничено. Поэтому высокие цены несколько снижают спрос на рынке, или стабилизируют его на определенном уровне, что не позволяет образоваться дисбалансу между спросом и предложением.
Власти не могут не понимать, что чем очевиднее дисбаланс, тем более мифическими станут идеи о нефтяной независимости, ибо, где брать дополнительные объемы нефти, никто сегодня не знает.
Цены на бензин убивают бизнес
Потребителей бензина в Узбекистане «обложили» практически со всех сторон. Им приходится тратиться не только на топливо, но и дорожный налог. В том, что этот налог взимается, нет ничего особенного: он присутствует во всех странах мира в различной форме.
Другое дело, куда, в каких объемах, и согласно какому механизму они тратятся. В исследовании ИГНПУ есть только примерные суммы, которые получает Дорожный фонд: по скромным расчетам дорожный налог составляет при годовом товарообороте бензина 2-3 триллиона сумов, или около полутора миллиардов долларов США. В то же время, годовой товарооборот бензина еще выше — 20-30 трлн. сумов, или 15-20 миллиардов долларов США. Для сравнения, эти суммы более значимые, чем доходы от экспорта хлопкового волокна или автомобилей.
В результате таких перекосов на бензиновом рынке, через несколько лет ГСМ перетянет на себя практически все наличные деньги. Власти используют этот утилизатор как средство борьбы с инфляционными явлениями в экономике. В свое время таким утилизатором выступали автомобили, произведенные в андижанской Асаке. Так как покупательская способность населения в связи с кризисом резко упала, власти ввели «монопольный оброк» для тех, кто уже является автолюбителем.
Не лишена логики и версия, что высокие цены на бензин станут стимулятором появления банковских структур, основанных на доходах от бензина. И чем дольше будет продолжаться кризис, тем выше вероятность появления в Узбекистане мощного бензинового лобби, и образования диких перекосов в сфере денежного обращения.
Быть может, самой большой бедой станет негативное влияние на бизнес, его активность и рост. Высокие цены на бензин приводят к замедлению активности бизнеса, несоизмеримому росту расходов компаний на логистику и розничную цену товаров. Поэтому не случайно сегодня в Узбекистане очень высокие цены на продукты первой необходимости. Это хорошо проиллюстрировал один узбекский экономист, сказавший: «Цены здесь московские, а зарплаты немецкие. Правда, с одним небольшим уточнением: немцы считают свою зарплату за неделю, мы — за три месяца».
Рисунок с сайта http://www.bigness.ru