Из деревни, от дедушки…

Да и «вкрапления» в привычно-городскую массу таких же людей, но постарше, стали явно заметнее. «Понаехали тут»? Да, понаехали.
Но кто из нас, родившихся и выросших со всеми удобствами, а ныне брезгливо косящихся в сторону деревенщины, попытался представить себе, каково это: жить в умирающем селе без питьевой воды, медицинской помощи, телефона.
Поддерживать существование здесь можно только за счет натурального хозяйства — что вырастил, тем и питайся. Но даже самому примитивному человеку хочется чего-то большего, чем труд с утра до вечера в хлеву-на огороде и просмотр чужой красивой жизни по телевизору (если, конечно, антенна ловит хотя бы пару каналов). И он едет в город в надежде найти работу, получать хоть какие-то деньги…
Процесс начался не сегодня. В начале девяностых в стране резко усилилась внутренняя миграция — и сегодня ее показатель является одним из самых высоких в СНГ.
Причем, согласно официальным данным, граждане направления «село-город» — это около 80 процентов всех мигрантов. Из города в город народ еще, случается, переезжает, а вот из города в село — отнюдь. Бывшие же деревенские жители составляют сегодня более 30 процентов современного городского населения Казахстана. И это без учета тех, кто селится рядом, всеми силами стараясь перебраться в город, обрастающий окраинами стихийных самостроев. Будто ласточкины гнезда лепятся к его огромному материку саманы с хлипкой надеждой: авось, не снесут, авось, станем городскими.
Стать, однако, не так-то просто, приходится балансировать на черте круга: нет прописки — дети не могут ходить в школу, нет прописки — работа только «бери больше, кидай дальше», и то не каждый день. Но проблемы, как и полулегальное положение, не останавливают сельчан — масштабы переселения растут. И недавно отечественное правительство наконец-то «увидело» это: решено создать рабочую группу по совершенствованию законодательства, регулирующего вопросы внутренней миграции. Впрочем, слово «регулировать» в данном случае весьма мягко отражает суть вопроса. Миграцию из села необходимо останавливать. Но каким образом? Пообещать златые горы? Да кто в это поверит! Завершилась трехлетняя программа поддержки аула, за последние несколько лет в сельское хозяйство государство направило больше двухсот миллиардов тенге. А разруха и запустение на селе по-прежнему ужасающи. Аграрный сектор составляет всего 6 процентов ВВП страны, земельному потенциалу которой позавидует любое другое государство.
Очевидно, что вновь созданной комиссии надо бороться не с последствиями миграции, а хотя бы попытаться конкретизировать ее причины, выработать реальные предложения по улучшению ситуации. Много лет все реформы относительно села проводились сверху, навязывались едва ли не силой. Мнения людей при этом никто не спрашивал, а руководителей хозяйств записывали в ретрограды. При этом зачастую за основу реформ брались западные образцы, но лишь их экономическая часть, социальная составляющая напрочь отсекалась. Таким образом, государство стало беззастенчиво экономить на людях, проживающих в сельской местности. Стремительно разрушалась социальная инфраструктура: теперь и не счесть школ, клубов, больниц, библиотек, прекративших своё существование. Это не безобидные потери. Ведь та же школа всегда поддерживала деревенскую семью, будучи одновременно культурным и просветительским центром. Сюда нередко шли и за юридическим и просто за житейским советом. Уехали учителя, не вынесшие унизительной нищеты и тяжелых условий, и это сразу сказалось на состоянии сельской семьи. Люди рассуждают так: «Даже высшее образование не дает возможности жить здесь нормально, значит, надо уезжать». Все взаимосвязано. Разрушена и система ПТУ, где готовились специалисты сельских профессий. Вместе с тем, от чего необходимо было отказаться, утрачено многое из того, чем наша страна закономерно гордилась.
До середины девяностых около трети сельских детей поступали в вузы. Льготы для них отменили, а платные места и кредит им просто не по карману. В развитых странах эта проблема решается через образовательный кредит, но у нас такой системы пока нет. А ведь сельская семья всегда держалась преемственностью: от дедушек и бабушек, от родителей дети перенимали необходимые навыки и затем продолжали их дело. Получали и высшее образование, но часть специалистов все-таки возвращалась в село через государственное распределение. Эти люди образовывали семьи, обустраивались на селе. Я вовсе не за то, чтобы вернуть принудиловку: нужно искать какие-то новые механизмы привлечения квалифицированных кадров.
В свое время Китай решил проблему просто: в сельские коммуны были сосланы сотни тысяч интеллигентов, которые от зари до зари гнули спину на полях, получая свою разовую порцию риса. В режиме тотальной трудовой повинности жила и добрая часть советского населения. В сталинские годы у колхозников даже не было паспорта, вместо зарплаты им начислялись трудодни, так называемые «палочки», в соответствии с их количеством в конце месяца выдавали зерно, ситец. Труд был адский, причем помимо выполнения плана каждый обязан был сдавать государству молоко, мясо, шерсть, яйца с личного подворья. Вырваться же из колхозного рабства и получить паспорт в городе можно было, только уволившись. Но кто ж отпустит трудовую единицу — за это председателей снимали, из партии исключали. Перегибы остались в прошлом, но ничто, как известно, не проходит бесследно. Прочно сложился образ деревни как чего-то второсортного, необустроенного, с тяжкой, неадекватно оплачиваемой работой — чуть ли не поденщиной, где от беспросветности остается одно — квасить по вечерам.
Сегодня, по данным одного из исследований, каждый пятый сельский ребенок уже в 6-8 лет пробует в семье или компании вино или водку. И немудрено: зачастую он попросту отчужден от родителей. Отец по полгода где-нибудь на заработках, мать крутится как белка в колесе, пытаясь элементарно прокормить семью. До воспитания ли тут…
Добротный дом с приусадебным участком — это ведь для многих мечта! На первый взгляд, не такая уж неосуществимая. Но лишь на первый. Можно, конечно, построить дом, разбить сад, но если вокруг не будет соответствующей среды, работы и инфраструктуры, хозяева быстренько сбегут оттуда. С другой стороны, появится первый такой дом, за ним — второй, а там, глядишь… Главное — изменить отношение государства и общества к деревне, перейти, наконец, от стратегии депрессивного выживания к стратегии развития. Сегодня десятки тысяч гектаров земли в республике представляют собой заброшенные участки, золоотвалы ТЭЦ, свалки бытовых и производственных отходов. По оценкам специалистов, около 200 тысяч гектаров сельскохозяйственных угодий республики в результате промышленных отравлений оказались практически непригодны к дальнейшему использованию. Около 230 тысяч гектаров из-за варварского орошения превращено в овраги. По мнению ученых, качественное состояние земли крайне тяжелое. Но никто сегодня не хочет учиться на агронома или инженера оросительных систем — «сельскохозяйственные» специальности даже не входят в список более-менее популярных среди абитуриентов. Кто-нибудь из подростков хочет стать фермером? Вряд ли. Потому что реалисты, выросшие с грехом пополам в деревне, наблюдали и попытки взрослых получить кредит на хозяйство, и труд, погубленный в конце концов демпингом цен на зерно, продажей элеваторов или аномальным снегопадом.
Невозможно пахать, сеять, убирать хлеб или выращивать капусту, зная при этом, что осенью в лучшем случае ты выйдешь «по нулям» и никто тебе не поможет. Наша ставшая банальной фраза «молодежи на селе нечего делать» иностранных экспертов ставит в тупик: такой громадный потенциальный объем работ, а делать нечего?
Так уж получается, что одними программами да комиссиями никак не выходит конкретного молодого человека «привязать» к местности.
Едет в город — и все тут. Вот он, идет мне навстречу по улице…