Умиляясь собственной щедрости, они до диатеза закармливают сироток шоколадом, а в дома престарелых привозят роскошные наборы для ванных комнат. Все это называется благотворительной акцией.
Приглашаются газетчики и телевизионщики, которые, запив шампанским бутерброды, должны будут как можно красочнее и подробнее изобразить праведные качества дарителей и радость тех, кого осчастливили подарками.
Иногда журналистам приватно доплачивают за усердие или же официально, по рекламным тарифам, перечисляют определенную — и немалую, кстати, — сумму на счет редакции.
Процесс проходит легко — а что, деньги на имиджевую рекламу в бюджете заложены, социально уязвленного населения хватает. Менеджер по связям с общественностью может составлять отчет о проделанной работе. Правда, никому не приходит в голову, что детскому дому больше пригодились бы мед, яблоки, орехи, сливочное масло, а старикам — теплые кальсоны и носки. Но это уже не важно, главное — совесть вроде бы чиста, можно беззаботно встречать Новый год, словно зачет какой-то сдали.
Итак, может ли быть благотворительность запланированной? И что мы подразумеваем под ней сегодня?
Этимология и исконный смысл понятен — творение блага, а так как благо может творить только бог, то — соучастие в этом божьем творчестве. Но это очень высоко и совершенно не совмещается с традиционным бытовым значением слова. Благотворительность, как бы мы ни старались возвращаться к основам — в современном обществе есть «вид общественной деятельности» и, увы, ассоциирующейся либо с официозностью и заорганизованностью, либо со слезливым надрывом.
Милосердие — уже ближе. Если у меня нет сердца милующего, я могу хотя бы делать дела, свойственные милующему сердцу. Могу? Большой вопрос. Об этом говорят и выводы, сделанные по результатам исследования общественного объединения «Центр эффективной политики».
Больше половины опрошенных казахстанцев считают, что благотворительность в республике развита недостаточно, а 26 процентов — что ее вообще не существует.
21 процент респондентов и вовсе затруднились сказать что-либо внятное по этому поводу. Не занимаются какой-либо благотворительной деятельностью 51 процент опрошенных. При этом причиной, не позволяющей помогать нуждающимся, многие назвали собственные финансовые проблемы.
40 процентов опрошенных благотворительностью считают разовое доброе дело — подать милостыню, вынести на улицу старые вещи. Лишь редкие люди, которых даже невозможно учесть процентом — и в основном, верующие — бесплатно работали в больницах, детских домах, хосписах.
— Я все-таки понимаю личную деятельность на пользу других — от стакана воды до жертвования какой угодно части своего достояния, той же пресловутой последней рубахи — как дела милосердия, а благотворительность — как организацию деятельности, помощи в таких делах, — считает социолог Ольга Дружинина. — Все дело в том, как человек оценивает свои собственные добрые поступки и как реагирует на оценку своих действий окружающими. Ну, например, отдам я соседке вещички, из которых выросла моя дочь. Хорошее дело? Пожалуй. А мне оно выгодно? Да еще как! Я же освободила себе целую полку в шкафу, от ненужных платьиц-колготок избавилась. То есть, если разобраться, я же не соседке — я себе-любимой жизнь облегчила. Разве не так? Так, чего уж там. И вот если при виде соседкиной дочки в бывших «наших» вещичках я вдруг почувствую себя барыней-благодетельницей или, поцапавшись с той же соседкой по какому-нибудь поводу, ляпну ей что-нибудь вроде «Дрянь ты неблагодарная, мы вас одели-обули…» — вот именно это и значит, что к благотворительности меня на пушечный выстрел подпускать нельзя. А если я сама ничего такого не говорю и не думаю, но спокойно выслушиваю, как то же самое выдает моей соседке какая-нибудь МарьИванна с лавочки? Если эта самая МарьИванна будет громко сокрушаться по поводу того, что «Оля ей столько сделала, Оля ее с ног до головы облагодетельствовала, а она-то, она-то…», а я — промолчу? Или, того хуже, покиваю согласно? Да то же самое: значит, не доросла я еще до благотворительности. Не дозрела. И нечего мне в нее лезть. Ибо — не полезно. Полезно будет только в том случае, когда: сделал так, что никто, кроме тебя и, может быть, того, кому ты помог, об этом не знает. Или так: сделал — и забыл. Тут же. Начисто. Как будто ничего не сделал.
Один мой знакомый рассказывал, что в молодости устраивал себе что-то вроде «приключений добра». Выбирал день или полдня и посвящал их охоте за добрыми делами. Весело было. Поднести ли кому тяжелый чемодан, отвести ли пьяного домой, поговорить ли с кем по душам… Главное — такая вот незапрограммированность. Что-то вроде «ночного дозора». Может, идея пригодится для молодежи?
Наверное, и впрямь нельзя путать подачку и благотворительность. Нужна организация этого дела, как, например, в США. Здесь действует огромное число благотворительных фондов, куда каждый неравнодушный гражданин — а всего таковых около 100 миллионов — может перечислить любую сумму, зная, на что конкретно пойдут деньги, кому они помогут. И, как ни странно, никто не разворовывает эти средства, не сбегает с ними неведомо куда. Общий объем пожертвований составляет 2 процента от ВВП. И дело, конечно, не только в неравнодушии.
Так принято в обществе, такова традиционная схема жизни обеспеченных американцев, в которых с малых лет воспитывается правило: нужно помогать другим. И помогать, не унижая. Лучший способ для многих — послать чек в один из благотворительных фондов. Но есть еще и те, кто идет работать волонтерами, по доброй воле едут в какую-нибудь африканскую тьмутаракань, где эпидемии, голод, засуха…
У нас культура благотворительности отсутствует начисто. Ведь и монетку можно подать так, что человека с протянутой рукой перекорежит от унижения. 29 процентов казахстанцев, опрошенных центром эффективной политики, считают, что благотворительность — это исключительно долг государства. 35 процентов предлагают заниматься ею только состоятельным людям, 23 — неправительственным некоммерческим организациям. Хотя никто в принципе не против наличия такого явления в нашем обществе («за» высказались 89 процентов респондентов), но в целом получается картина в духе «пусть кто угодно, только не я».
Мы безнадежно отстали от цивилизации в самом понимании благотворительности, если считаем, что это — только деньги и всегда деньги. Лишь 0,5 процента опрошенных казахстанцев занимаются тем видом благотворительности, который соответствует прямому смыслу этого слова и принят в современном мире. В книге митрополита Антония Сурожского «О жизни христианской» описан случай творения блага с пустым карманом. Приведу небольшой отрывок.
«Во время немецкой оккупации я преподавал в Русской гимназии в Париже. Среди воспитателей был очень суровый, строгий человек. Он был замкнут, ни с кем почти не общался, и никто, собственно, о нем ничего не знал; в частности, не знали, в какой нищете он сам живет. Мы получали нищенский оклад, и те из нас, кто мог, просто работали где-то еще ради того, чтобы иметь возможность преподавать в гимназии. Он мало что мог делать и по возрасту, и по здоровью, и по незнанию французского языка. И вот такая картина: мальчики, девочки бегут в школу, идет туда же этот воспитатель. У дороги сидит нищий, пред ним — шапка. Много народу проходит. Некоторые проходят мимо, «не замечая» его, потому что стыдно посмотреть и не дать ничего. А некоторые, проходя, просто в эту шапку кидают монетку, а на человека даже не смотрят. Они свое сделали: он для них не человек, он — нищий, а нищий — это просто шапка. И вот подходит этот воспитатель. Он остановился, снял шляпу и что-то сказал нищему, ничего ему не дав, а тот вскочил на ноги, обнял его, и они расстались. Это видели дети. Когда воспитатель пришел в гимназию, они его окружили и засыпали вопросами. И он ответил приблизительно следующее: «Я шел пешком с другого конца Парижа, потому что у меня на метро денег не было. Я шел по дороге и издали видел этого нищего, видел, как проходили люди мимо, видел, как некоторые бросали монетку в его шапку, даже не взглянув на него. И я подумал, что если я мимо него пройду и не окажу ему внимания, у него, может, умрет последняя вера в человека: на него не только не взглянули, но даже не потрудились от своего достатка самую малую полушку бросить ему. А денег не было! Давать было нечего… Я остановился и снял шляпу перед ним, чтобы он почувствовал, что мы на равных, что я в нем вижу равного себе человека, а не нищего, и ему объяснил: «Простите, я ничего вам не могу дать: у меня ничего нет…».
Я сам с этим нищим говорил и прежде и поговорил после этого. И он мне сказал, что никогда его никто не одарил так богато, так щедро, как этот человек, который ему не дал ничего, но признал в нем равного, снял перед ним шляпу, объяснил, почему он не может ему помочь, и попросил у него за это прощения. Если не можешь творить материальную милостыню (нет денег) — твори духовную».
Да, проще всего поделиться деньгами, особенно, когда они есть. А вот душевное тепло стоит во стократ дороже. Выходит, у нас оно — в дефиците? Учим ли мы своих детей помогать ближнему, даем ли возможность ощутить неповторимое светлое чувство от доброго поступка? Боюсь, что это просто немодно сейчас. В молодежи сильны иждивенческие настроения: почему я должен кому-то помогать, мне-то никто не помогает!
Бизнесмены сосредоточены на сиюминутных прибылях, разовых акций для поддержания реноме для них вполне достаточно. Думал ли купец Третьяков, вытаскивая из нищеты художников, о собственной славе и о том, что таланты должны ему всю жизнь в ножки падать? Полагаю, менее всего его тревожил личный имидж. А Третьяковской галерее — века, и ею гордились дети, внуки, пра-пра-пра…, и гордятся все просвещенные люди.
А началось все с обыкновенного желания помочь — собственно, основы благотворительности.
Рисунок с сайта http://maecenas.ru