Такое мнение в интервью «Каравану» высказал Евгений Карабанов, официальный представитель Зернового союза РК.
— Недавно президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев сказал, что перед страной стоит цель – довести уровень переработки сельхозпродукции до 70 %. Как вы считаете, это возможно?
— Продовольственная безопасность — это не только наличие продуктов питания, но и способность населения покупать эти продукты. У эмирата Катара продовольственная безопасность обеспечена – население способно покупать импортные продукты, которые Катар не производит.
Что касается 70 %: кто-то, наверное, дал главе государства эту цифру. Обычно рост производства происходит поступательно: сначала мы увеличиваем производство, затем продвигаем товар.
Если все свое зерно мы переработаем в муку, то у нас не будет такого количества покупателей. Здесь не все так просто и однозначно. Рынки сбыта имеют свои потребительские предпочтения, стоимость логистики, стоимость подобных на этом рынке. Все надо считать.
Давайте подсчитаем. Сегодня у нас есть мощности для переработки 10 млн тонн зерна, из которого можно получить 7,5 тонн муки. Экспортируем мы 2 млн тонн, потребляем 1,5 млн тонн. Итого 3,5 млн тонн. А остальные 4,5 млн тонн? Что с ними делать?
Работать надо поступательно. Нужна какая-то программа, чтобы найти рынки сбыта для этих миллионов тонн муки за три года. Это вопрос планирования. И не к главе государства, а к тому, кто готовит эти аналитические данные.
— Какие рынки сбыта есть для казахстанского зерна?
— Для нас важно сохранить рынки, на которых мы имеем свою долю. Это рынки Центральной Азии, Афганистан. Нам необходимо присутствовать на рынках стран Закавказья, прежде всего Азербайджана. Это платёжеспособный рынок, удобный по логистике через Каспий.
Естественно, дальние рынки с большим потреблением – это страны Северной и Экваториальной Африки, Юго-Восточная Азия. Но там очень сильная привязка к транзиту. Он дорогой, и в него очень часто вмешиваются политические факторы. В любом случае это все надо отрабатывать.
— «Караван» публиковал серию материалов о том, как Узбекистан благодаря грамотной тарифной политике сумел нарастить экспорт зерна и сократить экспорт нашей муки. Как вы считаете, что следует сделать правительству Казахстана в ответ?
— В Узбекистане были очень хорошие программы по поддержке своего бизнеса. Они до сих пор работают. Вся наша беда в том, что у нас никто не несет ответственности за принятые решения, за то, как исполняются эти решения. Не справился человек – уволили, через три месяца поставят на другую должность или уйдет в квазигоссектор. А должно быть так: не справился чиновник – увольнение без права работы на госслужбе и в квазигоссекторе сроком на семь лет. Показал себя – пожалуйста, возвращайся. Семь лет — это тот период, когда он сможет адаптироваться и что-то показать.
Мы рассуждаем так: надо запретить экспорт зерна, установить драконовские тарифы на вывоз. Подождите, мы ратуем за обеспечение для свой страны продовольственной безопасности. А почему мы лишаем другие страны этого? Имеем ли мы право запретить делать это же Узбекистану?
В свое время я возглавлял компанию, у которой работало 4 мельницы. Мы ежемесячно отправляли в Узбекистан 25-30 тысяч тонн муки. Сейчас никто не продает столько и уже не будет. Узбекистану и Таджикистану не хватало муки, у них не было своей мукомольной промышленности. Мы зарабатывали на каждой тонне муки до 50 долларов. Сегодня они смогли создать мукомольную промышленность и уронить цену на муку.
Как правило, муку покупают страны, имеющие очень серьезные социально-экономические проблемы, связанные со стихийными бедствиями, политической нестабильностью или войной. Остальные стремятся создать свою независимую переработку.
Есть пример Индонезии: буквально 15 лет назад эта страна была крупнейшим импортером муки, покупая до 8 млн тонн муки в год. За 10 лет они с нуля создали свою переработку, и сегодня Индонезия — один из крупнейших покупателей зерна. А импорт муки ушел в ноль.
Афганистан, как только талибы установили там какой-то порядок, сразу начал налаживать переработку зерна. И они стремительно сокращают импорт муки. Мы видим это каждый год.
Есть большая группа стран, развитых и не сырьевых придатков, которые поставляют на рынок зерно, а не муку. Евросоюз трудно назвать сырьевым придатком. Поэтому, когда мы поставляем зерно в Афганистан, кое-кто кричит, что мы стали их сырьевым придатком. Простите, когда США поставляют в Нигерию по два млн тонн зерна, они тоже стали нигерийским придатком?
— Что мешает зерновикам продвигать наш хлеб на экспорт?
— У нас достаточно ограниченный рынок сбыта в силу нашего географического положения. Мы оторваны от большинства мировых центров потребления зерна – Северной и Экваториальной Африки, Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии. У нас нет выхода к океану. У всех прочих мировых экспортеров такой выход есть. Наши конкуренты — это Россия, ЕС, Канада, Аргентина, Австралия, Украина. Все имеют выход к морю. Поэтому мы сразу вынуждены ставить низкую цену на зерно, чтобы компенсировать расходы на перевозку.
Во-вторых, мы очень сильно зависим от желания транзитных стран пропускать нашу продукцию. Наша пшеница — серьезный конкурент для российского зерна. Поэтому, давая нам возможность транзита, Россия старается не играть себе в ущерб.
У нас под боком есть Китай. Он ежегодно закупает 10-12 млн тонн пшеницы. Но все упирается в два барьера: это административные ограничения для экспорта, которые пока наши чиновники снять не могут, и это инфраструктурные ограничения. Существующий транспортный коридор загружен: Китай закупает очень много сырья — руда, уголь, нефть, окатыши, металлы. В обратную сторону идет экспорт на Запад. Поэтому здесь стоит вопрос – расширить коридор. Чем КТЖ и занимается — строит ж/д ветку Моинты-Достык протяженностью 800 км. В этом случае, как говорят в КТЖ, в пять раз увеличатся объёмы перевозки грузов.
Китай для нас — просто уникальный рынок. Ему продают свою продукцию все крупнейшие игроки, возят товары за тысячи миль. И он платёжеспособный. Наша задача, первостепенная задача для всех государственных органов — обеспечить протекционистскую политику для наших экспортёров на этот рынок.
— Вы снова возвращаетесь к идее, что участие государства в экспорте очень слабое.
— Государство слабо участвует в продвижении экспорта. Сам экспорт бизнес сделает. Нужно снять бюрократические барьеры. Это каждодневная напряженная работа государственных органов. Не прорыв обеспечить – поехали, протокол подписали, а согласовать кучу рабочих вопросов, чтобы товар шел беспрерывно. Как будет осуществляться контроль на границе? В какие сроки? Какие службы будут это делать? Какой режим работы этих служб? Это все очень важные моменты, которые должны решаться не на уровне глав государств или премьеров, а на уровне министерств. Надо доводить дело до конца. Это уже технические вопросы.
Например, недавно Китай увеличил срок досмотра сельхозгрузов с 4-5 до 7-10 дней. Соответственно, груз в вагонах стоит на путях, ждет результатов анализов. А потом наступает пятница — и китайская таможня выходит на выходные: плюс вам еще два дня. Потом еще три дня проходит растаможка. И только потом проходит его разгрузка. А все это время на путях стоит следующий состав.
— По этой причине КТЖ недавно отказалась грузить зерно из Костаная на Китай?
— Да. Из-за этого. Понятно, что компартия КНР любит свой народ и заботится о его здоровье. Особенно это касается продуктов питания. Но другие страны как-то же решают такие вопросы. Бразилия поставляет миллионы тонн кукурузы и соевых бобов. США, Канада, Австралия — тоже. Они же как-то решают этот вопрос. Причем они поставляют портовыми партиями, по 50 тысяч тонн за раз. Это существенно большие объёмы чем у нас. Почему мы не можем решить?
На мой взгляд, у госорганов Казахстана, которые должны помогать продвигать экспорт, нет системной работы. Я не говорю, что они не работают. Но как, по-моему, это должно происходить? Вот главы государств подписали протокол. Далее министр нашего сельского хозяйства звонит своему коллеге в Китай и говорит, что надо исполнять решение. Они назначают ответственного сотрудника, каждый со своей стороны, чтобы это дело продвигать. Дальше ответственные лица на уровне вице-министра или директора департамента начинают контактировать, дают указания своим сотрудникам. Те тоже начинают контактировать. Так постепенно эта работа спускается до специалистов.
Чтобы торговля развивалась, ее надо постоянно, ежедневно продвигать. Чтобы китайские коллеги офигевали от напористости их казахстанских визави. Вода камень точит. Это китайский метод: медленно и долго. Они так работают. Это китайская специфика. У них есть предубежденность, что и другие тоже должны также работать. А получается, что от нас нет такой работы. Ну нет — значит, не надо, наверное.