Эту тему изучил корреспондент медиапортала Caravan.kz.
Без верблюда жизнь не та
Владимир Даль нам больше известен как автор «Толкового словаря живого великорусского языка». Тем не менее у лингвиста есть еще немало любопытных работ, в том числе и записки о быте казахов. В 1833 году Даль был переведен в Оренбург на должность чиновника по особым поручениям. За восемь лет службы этнограф собрал немало материалов о народах, населяющих наши степи. Даль имел талант к изучению языков, поэтому уже через пару месяцев мог свободно говорить с казахами, татарами и башкирами. Кстати, этнограф очень чётко разделял в своих записках эти народности. Его коллеги чаще всего все тюркоязычные племена называли татарами, а жителей наших степей именовали киргиз-кайсаками. Даль же понимал даже такие тонкости, как ру и жуз.
Любопытно, но, неплохо владея словом, Даль в своих письмах категорически отказывался описывать казахстанские пейзажи. На вопросы собеседников этнограф обычно отвечал, что в этих краях есть все: и горы, и леса, и равнины, и моря. Но если его просили рассказать о местной природе поточнее, то он брал чистый лист бумаги, проводил поперек него черту и писал сверху «небо» а снизу «земля», и добавлял: «Вот так и тянется, пока глаз хватает»
Причиной такой немногословности является, скорее всего, род деятельности чиновника. Поручения сверху были настолько секретны, что Даль редко писал о них даже в своих дневниках. Кроме того, этнограф любил подолгу бывать у гостеприимных ханов и чаще всего поездку на той оформлял как служебную командировку.
Во время одного из таких тоев и произошел курьезный случай, о котором Даль не смог умолчать. Этнограф был еще отличным врачом, помогал казахам решать юридические вопросы, давал хорошие советы и тем самым заслужил всеобщее уважение. Во время одного из застолий чабан, которого Даль видел впервые, так расчувствовался, что решил подарить ему самое дорогое, что у него было — лучшего верблюда. Причем чабан лично не видел, как этнограф делал добрые дела, но в тот вечер много об этом услышал.
Даль, чтобы не обидеть дарителя, вежливо обьяснил, что верблюд ему, собственно, не нужен. Чабан задумался и через какое то время спросил:
-А у тебя дом есть?
-Конечно, есть! -ответил Даль. — Только он далеко!
-А ты говоришь, тебе верблюд не нужен! — просиял чабан. — Погрузишь свой дом на верблюда и сюда приедешь. Тут свой дом поставишь. Будешь ко мне в гости ходить каждый день.
Даль долго объяснял, что живет в таком большом доме, что и дюжина верблюдов его не сможет поднять. И вообще такой дом невозможно оторвать от земли, и он уже сотню лет стоит там, где его поставили. Этот рассказ вызвал шок у чабана. Старик молчал весь вечер и, лишь когда гости стали укладываться спать, подошел к этнографу.
— Если дом на одном месте стоит, то зачем такой дом нужен, — поделился мудростью шал. — Скучный у тебя дом и поэтому живешь ты скучно. Ты его продай, купи юрту. Верблюда я тебе дам. Будет у тебя дом там, где ты сам захочешь. Веселее жить будет.
Про пребывание в Казахстане Александра Сергеевича Пушкина знает каждый школьник. В Уральске до сих пор имя Пушкина носит один из лучших отелей. Вот только великий русский поэт большую часть времени посвятил сбору информации о Пугачеве и Пугачевском бунте. Тогда еще были живы очевидцы восстания, или как минимум их дети помнили рассказы родителей.
Тем не менее колоритный фольклор казахов не прошел мимо великого поэта. По воспоминаниям очевидцев, Пушкин как-то услышал пение акына и поинтересовался, о чем идет речь в этой степной балладе. Поэту объяснили, что акын поет о трагической любви джигита и красавицы. Когда отец девушки решил выдать ее замуж за другого, то джигит погиб в схватке с соперником, но красавица решила отомстить за возлюбленного, хитростью заманила ненавистного жениха в ловушку, заставив рыть колодец, и отрезала свои косы, по которым убийца поднимался наверх. Потом красавица покончила с собой на могиле любимого.
Как нетрудно догадаться, речь идет о поэме «Козы Корпеш и Баян Сулу».
Даже краткий пересказ поразил Александра Сергеевича. В этой поэме было все, что так нравится читателям. Любовь, смерть, шекспировские страсти, что-то от легенды про Рапунцель, и все это в экзотическом степном колорите. Так как Пушкин любил подобные истории (достаточно вспомнить поэму «Цыгане» , идея которой родилась у поэта в Бессарабии), то Александр Сергеевич попросил найти того, кто сможет перевести песню акына более сносно, чем случайный переводчик. Так в руках поэта оказалось пять листов с сюжетом, которые, по мнению некоторых пушкиноведов, ему принес яицкий казак, который хорошо владел казахским. Есть и совершенно противоположная версия, будто записи сделали люди хана Младшего жуза, отлично владеющие русским.
Так или иначе написать поэму про трагедию степных Ромео и Джульетты Александр Сергеевич не успел. Может быть, не смог достать нужное количество информации о быте и обычаях казахов, а может быть, просто охладел к экзотической истории любви, но русский перевод принадлежит совсем другим авторам. Так как сейчас насчитывается более двадцати вариантов сюжета поэмы, то можно предположить, что переводчики слышали ее от разных исполнителей, а как известно, каждый акын добавлял в историю что-то свое.
Какой видел поэму сам Пушкин, мы никогда не узнаем. Не исключено, что и героев звали бы как-то иначе. По одной из версий при создании «Цыган» Александр Сергеевич изменил имя главного героя на Алеко, то есть ассоциировал гордого цыгана с собой.
Вокруг творчества Пушкина существует много легенд, а порой и домыслов. Какие-то истории придумывают экскурсоводы, чтобы развлечь заскучавшую публику. Например, существует байка, будто после пребывания в Уральске Пушкин отредактировал стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Якобы прежде в черновике стояло «Киргиз и друг степей калмык», а в окончательной редакции «киргиза» поэт заменил на «тунгуса»
Край унылый сердцу снится
Тарас Шевченко попал в наши края не по своей воле, и первое впечатление у него было не из лучших. В одном из писем 1847-го украинский поэт говорит:
«Редко можно встретить подобную бесхарактерную местность. Плоско и плоско. Местоположение грустное, однообразное, тощие речки, обнажённые серые горы и бесконечная киргизская степь»
Тем не менее со временем Шевченко полюбил суровую красоту наших степей. В 1848 году по ходатайству генерала Владимира Обручева Тараса Григорьевича включили в состав экспедиции к Аральскому морю и, что особенно ценно для поэта, разрешили ему делать зарисовки. Формально это были иллюстрации для отчета о ходе экспедиции, но лейтенант Алексей Бутаков позволял рисовать и просто для души.
Про экспедицию с участием Шевченко к Аралу и его службу на Каспийском море сказано уже достаточно.
Но есть довольно пикантная история из жизни поэта, которая не попала в учебники истории. В своих дневниковых записях Тарас Григорьевич упоминает некую черноокую красавицу, казашку Катю, с которой у него был бурный, но короткий роман. Среди рисунков поэта есть и портреты симпатичной девушки, подписанные как «казашка Катя».
Так вот жители поселка Карабутак, что в Актюбинской области, до сих пор убеждены, что этот роман был именно в их краях. До 80-х годов ХХ века гостям даже показывали ветлу, под сенью которой якобы и проходили свидания поэта и красавицы. Более того, местные жители убеждены, что Катю на самом деле звали Карлыгаш, и после романа со статным солдатиком у нее родился ребенок. Едва ли не каждый второй житель этого района в доверительной беседе хвастается, что эта самая Катя-Карлыгаш является если не его родной прапрапрабабкой, то хотя бы двоюродной, и это означает, будто собеседник является прямым родственником великого поэта.
Доказательством того, что роман проходил именно в этих краях, является рисунок самого Шевченко. Его репродукция хранится в местном музее и доме культуры. На акварели изображено дерево, точь-точь похожее на ту ветлу, где по легенде проходили свидания с Катей.
Впрочем, сравнить сейчас нет никакой возможности. Ветлы нет уже почти полвека. В дерево попала молния, и оно сгорело дотла. Так что остается верить старожилам на слово. Записей о том, что Шевченко стал отцом, тоже нет ни в отчетах командования, ни в личных записях поэта.
Федору Достоевскому Казахстан сначала тоже не понравился. Он приехал сюда в 1854 году, после омской ссылки. Семипалатинск после шумной Москвы, где вырос писатель, а тем более после чопорного Петербурга, где прошла его юность, показался писателю серым, маленьким и скучным.
«Разве это город? В Подмосковье есть деревни побольше и получше, чем этот городишко», — писал Достоевский после первой прогулки.
Уже через месяц писатель пообвыкся и написал брату, что в целом-то Семипалатинск не так уж и плох.
«Город довольно большой и людный. Азиатов множество. Степь открытая. Лето длинное и горячее, зима короче, чем в Тобольске и в Омске, но суровая. Растительности решительно никакой, ни деревца – чистая степь. В нескольких верстах от города бор на многие десятки, а может быть, и сотни верст. Здесь все ель, сосна, да ветла, других деревьев нету. Дичи тьма. Порядочно торгуют, но европейские товары так дороги, что приступу нет. Как-нибудь напишу тебе о Семипалатинске подробнее, он стоит того».
Потом Федор Михайлович нашел в наших местах особый колорит, который полюбил всем сердцем. Первое, что Достоевский перенял от казахов, так это страсть к чаю. Он до самой смерти заваривал чай очень крепким, причем выбирал для чаепития самые лучшие и дорогие сорта. За неделю он тратил на бодрящий напиток столько же, сколько уходило за месяц съема квартиры в Петербурге. На упреки он иронично отвечал, что, если бы ему предложили бессмертную душу на пожизненный запас хорошего чая выменять, он бы ни мгновения не колебался.
Но больше всего Достоевский ценил ту свободу, которая, по его мнению, есть только у казахов.
«Все для меня здесь было дорого и мило: и яркое, горячее солнце на бездонном небе, и далекая песня киргиза, приносившаяся с киргизского берега. Вглядываешься далеко и разглядишь, наконец, какую-нибудь бедную обкуренную юрту какого-нибудь байгуша: разглядишь дымок у юрты, киргизку, которая о чем-то хлопочет со своими двумя баранами. Все это бедно и дико, но свободно».
Вы каналья, сударь!
Автор «Трёх мушкетеров» Александр Дюма побывал в Казахстане во время путешествия на Кавказ. Путешествие заняло целый год, с 1858-го по 1859-й, и книгу под названием «От Парижа до Астрахани» парижская публика ждала с нетерпением. Казахи там показаны совсем страшным народом, а Казахстан — местом похуже преисподней.
«Нет ничего более унылого, чем бесконечные плоские степи, покрытые серым вереском, настолько пустынные, что это чуть ли не событие, когда вдруг замечаешь на горизонте силуэт всадника, и можно проехать иногда тридцать или сорок вёрст, не увидев ни одной птицы. Между первой и второй станциями нам стали попадаться редкие киргизские шатры. Дома киргизов похожи на пирамиды и сделаны из войлока.
Эти племена являются уроженцами Китая. В отличие от мирных калмыков, исповедующих буддизм, киргизы относятся к магометанам, а значит, склонны к разбою и грабежам».
Неужели автора «Графа Монте-Кристо» так обидели местные, что он описал их бандитами?
На самом же деле Дюма не видел живьем ни одной «войлочной пирамиды». Его путешествия проходили от светского салона к салону, о чем свидетельствуют статьи в местных газетах. Так что в лучшем случае Дюма записал страшилки, пересказанные ему за бокалом вина, а в худшем попросту выдумал. Это не удивительно, ведь с историей родной Франции Дюма обращался крайне вольно и небрежно, а тут речь идет о далеких странах, где никто из парижан не был. Тем более публика ждала от Дюма не достоверности, а всяких ужасов. Россия тоже описана дикой страной, где всегда лежит снег, а по улицам бродят медведи.
Кроме того, Дюма получал гонорары за каждую строчку, и его путевые заметки были наполнены совсем ненужными мелочами, вплоть до того, какой узор был на тарелке в трактире, или писатель мог несколько страниц описывать лошадь, впряженную в его повозку. Описанию Казахстана Дюма посвятил чуть меньше страницы, то есть даже с выдумками писать ему было нечего.
Создатель «Бравого солдата Швейка» Ярослав Гашек непосредственно в Казахстане не был, но встречался с казахами в Уфе, под Самарой и ближе в Оренбургу. Сатирик почти всегда описывал повстречавшихся ему людей едко, карикатурно, с изрядной долей сарказма. Даже самый положительный герой из его романа, бравый Швейк, хитер, изворотлив, ловко прикидывается идиотом, когда это нужно, и не брезгует мелкими кражами.
Тем удивительней, что о казахах Гашек отзывается очень положительно, не говоря о них ни одного плохого слова.
Писатель не раз подчеркивает, что казахи необычайно добры, искренни, дружелюбны, открыты и непосредственны как дети и испытывают к гостю не сухую вежливость, а на самом деле рады поговорить с новым человеком. Еще Гашек отметил необычайную красоту казашек. Он пишет, что ни разу не встречал некрасивой девушки. Лицо каждой женщины сияло как луна, и даже древние старушки сохранили черты прежней красоты.
Мужчин же Гашек описывает как необычайно благородных, красивых суровой мужской красотой, в их манерах есть что-то такое, о чем говорили лишь старые легенды о рыцарях, и ни в Австро-Венгрии, ни во всей старушке Европе, по словам писателя, таких мужчин теперь не встретить.
Еще писателя поразил обычай казахов даже в самые голодные годы угощать гостя самым лучшим. В его родной Праге никто просто так не даст и кусочка кнедлика.