«Энциклопедия лохов», как видно из названия, – произведение не литературное, а научно-популярное: здесь перечислены десятки типов и разновидностей лохов, которые, по мнению КС, населяют мир и Россию в частности. Каждый в этих типах может узнать себя, а также похохотать над другими. Расчет у автора верный, но в том-то и дело, что тут нет расчета – тут крик души.
Для произведения новых идей нужны не только ум и знания, но и свобода мышления, и смелость высказывания. Собчак – не Жан-Жак Руссо, но за неимением других именно она выполняет сегодня роль интеллектуального провокатора. В силу сложившихся обстоятельств она чуть ли не самый свободный автор в стране – в выборе тем, интонации, издателя и читателя; она не боится, кажется, никого и ничего – и в этом главное ее достоинство. На ее фоне замечаешь, насколько беспомощна, несвободна и неярка наша интеллектуальная элита. Те, кто работают мыслителями под государственной крышей или под крышами частных фондов, вынуждены соблюдать множество условностей, играть по правилам: откуда же, спрашивается, возьмутся новые идеи, если нет свободы, сумасшедших планов или хотя бы грамма мессианства?
Так что Собчак со всем ее ужасным апломбом, конечно, послана нам неслучайно, и даже ее человеконенавистничество – отнюдь не игра случая. Я раньше задумывался: что является ее внутренним мотором, что ее подзаводит, так сказать? Не деньги же, это смешно. Да, именно – презрение к людям: о, это сильнейший наркотик. Энергия письма высекается либо из любви, либо из ненависти: каждый журналист знает, что ненависть является гораздо более сильным мотивом для письма. Когда «все вокруг раздражает», надо или к психиатру, или писать: по-моему, и пишут часто именно для того, чтобы сэкономить на психиатре. Из текста книги легко представить, как она каждое утро заряжается, отталкивается от своей ненависти к несовершенству окружающего мира. Хорошо ли это, плохо ли – на самом деле, неважно. Жизнь состоит из парадоксов: тот, кто ненавидит, тот и любит – и напротив: я встречал массу позитивных и гармоничных людей, которые в человеческом смысле были абсолютно пустым местом («Лох-оптимист» – есть и такая глава у Собчак).
Читая «Энциклопедию лохов», нельзя не задуматься, прежде всего, над самим понятием.
Общество обязательно дает имена и названия тому, что уже есть: не бывает так, чтобы вначале возникло слово (не считая, конечно, Слова, с которого вообще все началось), а потом – предмет или явление. И чем более слово популярно, общеупотребимо, тем более укоренено и значимо само явление или предмет.
Слово «лох» – рады ли мы этому или нет – занимает важнейшее место в нашем сознании. Мы не смогли бы без него объясняться друг с другом. Без слов «инновация» или «модернизация» мы могли бы обойтись, а вот без слова «лох» едва ли. В этом смысле Ксения Собчак попала в самую сердцевину: возможно, это слово – ключ к пониманию нашего общества; мы раньше тыкались куда-то не туда, а начинать нужно было с этого.
В книге, естественно, много об умении, а точнее, нашем лоховском неумении одеваться, и в порядке моральной компенсации я хочу отплатить нашей учительнице той же монетой. На одном интеллектуальном шоу я как-то обратил внимание на туфли Ксении Собчак. Это были какие-то слепящие произведения искусства, над которыми трудился, кажется, целый завод или город; туфли были на какой-то фантастической платформе и вдобавок на метровой шпильке. Только чтобы устоять на них, нужно было, кажется, прикладывать все умственные и физические силы. Зачем. Надевать. Такую. Обувь. На интеллектуальное шоу?
Но смотрите, какая интересная штука получается: Ксения Собчак, допустим, считает и меня, и вас лохами – и каждый из нас с таким же успехом может считать КС и ее гламурных подруг этими же самыми женского рода. И в результате все стороны удовлетворены, остаются при полном внешнем почтении и уважении, не потерпев никаких моральных жертв и не принеся их, и даже не оскорбив друг друга.
Удивительное свойство слова «лох» – его универсализм, емкость, простота. Оно употребляется всеми слоями общества по отношению ко всем; каждый вкладывает в это слово сокровенное, личное, но при этом все прекрасно понимают друг друга! Это слово заряжено презрением, но оно же его и снимает. И сразу дает ответы на все вопросы. Почему все не так? – Да потому что кругом одни лохи! Не слово, а просто спасение. Фундамент общественного договора. На нем держится политика, экономика и индустрия развлечений.
Мы живем в стране, где все всех считают лохами. Это слово цементирует общество, спасает от гражданских смут и от полного самоуничижения.
Это слово нам служит, вероятно, заменой философского понятия Другой, другие, не-мы. На понимании проблемы Другого (то есть на осознании того, что другого человека невозможно понять как самого себя) возведено, как на фундаменте, хрупкое здание европейской толерантности и политкорректности.
У слова «лох» много синонимов: недалекий, отсталый, нелепый, неуместный, несвободный, наконец – но все-таки мы не их употребляем, а именно это универсальное, эмоционально-емкое слово. Оно несет репрессивный заряд, оно есть чистое отрицание. Оно и звучит как приговор, как выстрел – лох! лох! О чем это говорит? Конечно же, о нас самих – об уровне агрессивности в обществе.
У нас лохами называют по сути тех, к кому испытывают иррациональную, немотивированую неприязнь. Наше название Другого не дает ему шанса на помилование или снисхождение. Слово «лох», произошедшее от немецкого Loсh, дословно означает «дырка» (дырка от задницы, как уточняет КС в книге): мы называем Другого пустым местом, то есть мы предпочитали бы, чтобы его не существовало вовсе. Употребляя это слово, мы мысленно уничтожаем людей. Раз и навсегда отрицаем их существование – и все это очень печально. Если с чего и начинать модернизацию, то с борьбы с этим понятием, с вытеснением его из массового сознания.
Но, как мы убедились ранее, обойтись без этого слова мы не можем – оно слишком многое означает.
Книга Собчак стоила бы очень немного, если бы автор не попытался дать ответ на вопрос, кто по ее мнению не лох, и ответ тут в высшей степени философский и в то же время простой: чтобы не быть лохом, нужно вообще отказаться мыслить в таких категориях. И наоборот: как только ты считаешь кого-то лохом – автоматически сам становишься им. Такая штука.
Презрительная манера письма Собчак рождает ответную эмоциональную реакцию. Но если воспринимать ее текст рационально, там очень даже есть чем поживиться пытливому уму. Фактически Собчак, говоря о феномене лоховства (так лучше звучит, на мой взгляд, чем лошизм, как у КС), пишет о фундаментальной психологической проблеме. Мы лохи в том числе и потому, что слишком много думаем о мнении других – живем в постоянной заботе и тревоге о том, что о нас скажут и подумают «люди».
Федор Достоевский писал о том же в «Дневнике писателя»: что вот, едут в международном вагоне французы, швейцарцы: болтают о чем-то между собой, и видно, что им нет до вас никакого дела. А русские страшно озабочены тем, что скажут или подумают о них другие — и одновременно силятся показать, что им наплевать, что о них думают.
От этой зависимости от мнения других и родилось понятие лох. Лоховство, по сути, – это внутренняя несвобода. Вот Собчак пишет, что одеваемся мы уже и дорого, и правильно, и даже якобы стильно, а уж за тенденциями, кажется, нигде так не следят, как у нас – а все равно выглядим как лохи. Да просто мода вторична, она лишь призвана подчеркнуть и выразить неповторимую индивидуальность человека – и одежда начинает «работать» только тогда, когда ты свободен внутренне. Именно поэтому «нарушение правил» – не менее важная составляющая моды, чем условное «соблюдение» ее правил. Это нарушение и есть проявление стиля; именно внутренняя свобода производит тот неуловимый щелчок, когда ты и твоя одежда соединяются в нечто органичное и неповторимое. А рабы (или лохи), строго ли соблюдая правила, или «строго нарушая» их, все равно остаются рабами. И, напротив, человек свободный в любом наряде не будет выглядеть нелепо.
Или вот еще пример: модные рестораторы вроде Аркадия Новикова, пишет Собчак, придумывают сегодня не новые блюда или интерьер, а новую идею места. То есть желают вывести людей на новый уровень взаимоотношений – на следующую ступень свободы. Но как только место становится модным, туда набегают толпы («биомасса» – пишет Собчак) – и своим поведением, манерами, самим своим присутствием превращают место в привычный кондовый «рэстоуран», где танцуют с дамой медляк под песню «Владимирский централ». Элита всегда хочет новенького, но сама меняться не хочет.
Еще одно дельное наблюдение: потребление в 1990-е и сейчас принципиально различаются мотивацией. В 1990-е дорогие вещи покупали для того, чтобы стать европейцами, чтобы изменить сам образ жизни, мышление. А сегодня покупают, чтобы компенсировать собственную психологическую травму — от того, что из нас не получилось европейцев. По сути говоря, это признание в том, что внутренних изменений на уровне сознания у бизнес-элиты так и не не произошло.
В главном Собчак совершенно права: надо быть просто уверенней в себе и независимее — но это освобождение от мнения других оборачивается у нас, как правило, цинизмом и моральным релятивизмом, проводником которых на самом деле и является эта книга. Неслучайно лохами называют и тех, у кого оставались какие-то моральные и этические принципы, внутренние тормоза: и если мне предложат выбирать – стать циником или остаться лохом, я предпочел бы в этом случае остаться лохом. Лучше посконная, фальшивая и лицемерная мораль — чем вообще никакой. Лучше хоть какая-то иллюзия и вера — чем их полное отсутствие. Быть немного лохом – это означает, кроме прочего, оставаться человеком, хотя бы и со всеми сомнениями и комплексами.
И еще большой вопрос, кому повезло больше.